Супчик

В воскресный  полдень мы с Юлей лениво брели по солнечной стороне Лиговского проспекта. Хотелось есть,  мы свернули к летнему  кафе и заказали суп харчо в глиняных горшочках. Свободных столиков не оказалось, пришлось подсесть к седовласой бабульке, манерно ковыряющей вилкой в салате. Она, взглянув на нас, мило улыбнулась. Но улыбка сменилась гримасой неодобрения, как только  мы принялись  с жадностью поглощать наваристый суп.

— А ведь вы едите невинно убиенное  существо, — неожиданно сказала бабуля.
Юлька замерла с поднятой ложкой.

— А вы мясо не едите?
— Не ем, и вам, деточка, не советую!
— Мы — мясоеды! – засмеялся я. — А почему вы не едите?
— Расскажу, если интересно…
Мы кивком показали, что готовы слушать.

— Мне было десять лет, когда  отца и брата забрали на фронт, а мы с мамой остались ждать их в Ленинграде. Казалось, что немцы очень далеко и никогда до нас не дойдут, но в сентябре они уже окружили город, разбомбили склады с продовольствием.  Мать-служащая и я  получали по 125 грамм хлеба в день. И это была единственная наша еда. Впрочем, как и у других. Люди на ходу умирали с голода. Я  перешагивала  через трупы,  обходила  полуживых, думая, что завтра могу быть на их месте.

Однажды на улице ко мне подошла женщина, спросила, хочу ли я есть?

— Хочу, а что делать?
— Кошек ловить.

Я согласилась. Каждый день в назначенное время мы отправлялись на поиски. Бродили по городу, выискивая «кошачьи места», стараясь не столкнуться с конкурентами. Заметив добычу, я смачивала тряпку валерьянкой и подманивала: "Кис-кис!"  Тётка, подкрадываясь сзади,  набрасывала сеть, мы наваливались на кошку и тётка била её молотком, пока та не переставала орать. Попадались удивительно живучие;  женщина уставала колотить, останавливалась передохнуть. Кошка отчаянно вырывалась, но я держала… Убив, мы заворачивали труп в тряпку, и шли к тётке. В квартиру она меня не впускала, я ждала, когда она вынесет  завёрнутую в газету, ободранную кошачью голову – мою долю.

А вы знаете, какой сытный кошачий бульон?! И, хотя голова без шкуры совсем маленькая, с кулачок, нам удавалось растянуть еду на три дня! Сначала объедали мясо с шеи…, съедали глаза, язык… На третий день  мама разбивала череп, и мы обсасывали каждый кусочек, ничего не пропуская. Этот супчик  был для нас единственной возможностью выжить.

Постепенно  у нас дома, между оконных рам скопились шесть или семь голов… 

Однажды тётка не пришла, её дверь оказалась опечатанной. Что с ней случилось, я так и не узнала. Она могла погибнуть во время бомбёжки или обстрела, её могли убить из-за  мяса, или забрать в НКВД. В те чёрные блокадные дни люди гибли десятками тысяч.
А без неё  я  не могла ловить кошек. Да и их уже не осталось.

В начале декабря у мамы украли карточки. Мы продолжали питаться кошачьими головами, пока не съели последнюю… От голода и холода мама слегла, стала ко всему безразличной. Я понимала, что жить ей осталось недолго.

Нас спас случай. В один из налётов  авиации в дом попала «зажигалка», едкий дым проник в квартиру. Мама просила меня спуститься в бомбоубежище. Я ответила: "Не пойду – хочу умереть рядом с тобой!"
— Тогда хоть окно раскрой.

С трудом открыв первую раму, я стала выгребать тряпки, уложенные там для тепла и… о чудо! обнаружила затерявшийся заледенелый комочек кошачьей головы!
Жизнь продлилась ещё на несколько дней!

За это время маме удалось добиться отправки в эвакуацию.

После войны мы вернулись в Ленинград. Отец и брат уже ждали нас. Казалось, что смерть осталась в прошлом… Но за один год она забрала всех моих близких: брата, отца, мать. Я  никак не могла понять: за что меня Бог так наказывает? А потом вспомнила про супчик …

С тех пор я  перестала есть мясо.

Мы с Юлей, застыв, смотрели на маленькую милую старушку.   

Тут откуда-то появился пушистый котяра и стал, мяукая,  тереться об её высохшие ноги. Юля вскочила, бросилась к выходу. Я тоже поднялся.

— Куда вы? — удивилась бабушка.
— Нам пора...
— Вы же не поели…
— Спасибо! Не хочется.
— Тогда можно я мясо котику отдам?
— Да, да… конечно!

Оглянувшись у выхода, я увидел склонившуюся седую голову старушки и её жёлтую сухую в тёмных пятнах руку, осторожно протягивающую кусочек мяса пушистому коту: "Кис-кис-кис!"