Хоровод

Однажды Симе, у которой Катя с дочкой Элей снимали комнату, позвонили из детского дома. Женщина представилась директором и попросила о встрече. Причём о немедленной встрече.

— Ну раз вы так настаиваете… — согласилась Сима. Позвала Катю, предупредила, что сейчас придут из детдома.

— На счёт экскурсии? — предположила Катя.

— Да кто их знает. Почему надо решать вопросы в выходной день?

Поворчали, но накрыли стол к чаю, стали втроём ждать гостью. Та приехала не одна, с маленькой девочкой, по виду – ровесницей Эльвиры. Гостей пригласили к столу, но директриса осталась стоять у порога, держа девочку за руку. Помолчали.

— Серафима Макаровна, — вздохнув, начала директриса. — Нам вчера привезли девочку, Юленьку. Да вот она, — кивнула на девочку. — По документам она сирота. По тем же документам она, как и вы — Брагоева…

— И? — не понимала Сима.

— Вы человек в городе известный, я сразу о вас вспомнила.

— По поводу?

— Как вы думаете, Серафима Макаровна, Юленька может быть вашей родственницей?

— Брагоева я по мужу. Из всей его родни я знала только тётку, но у неё не было детей.

— Но, может, всё-таки?.. Девочка абсолютно здорова, развита… А наш детдом переполнен; у неё не будет будущего. За последние пять лет у нас никого не забрали в семью. Я могла бы помочь вам с оформлением опекунства…

Сима была огорошена. Ей 61 год. Кем она могла быть этой Юленьке? Прабабушкой?.. А хочет она вдруг стать прабабушкой?..

От двери дуло, и Катя взяла дочь на руки. Юля вдруг расплакалась; совсем маленькая, но плакала как-то по-взрослому, безутешно. У Кати перехватило дыхание от жалости. Она подошла к Юле, подняла её на вторую руку. Девочка отстранилась от Катиного плеча, плакать не переставала, закрывала мокрое лицо ладошками. Директриса отвернулась, достала из сумки платок, вытерла глаза и нос. Эльвира с интересом разглядывала чужую девочку, потом протянула ей белого медвежонка, с которым никогда не расставалась. Юля, всё так же плача, взяла медвежонка за лапу. За вторую его держала Эльвира. В таком хороводе — Катя, Эльвира, медвежонок, Юля — простояли несколько минут. Наконец у Кати устали руки, она отнесла девочек на диван. Они смирно сели; Юля уже не плакала; медвежонок, которого обе не отпускали, сидел между ними. В углу дивана лежали маленькие вышитые подушки — единственное приданое, доставшееся Симе от родителей. Муж Петя называл эти подушки «думочками». В голове у Симы вдруг всё сложилось в один ряд: родители, думочки, Петя, Юленька Брагоева… И она решилась.

— Катерина, я удочерю тебя! И буду помогать тебе с детьми, как настоящая бабушка. Я старуха состоятельная, здоровье тоже, хвала богам…

Директриса, так и стоявшая у порога, не дала договорить:

— Серафима Макаровна!.. И вы, Катя… как вас по отчеству?.. Я не могу помочь всем моим сиротам, давайте хоть этой поможем, пока она не… — голос её сорвался, она снова достала платок. Катя усадила директрису за стол:

— Не у порога же судьбу человека решать…

… Документы на опекунство оформили за неделю, устроили Юленьку в ту же группу детсада, куда ходила Эльвира. Сима написала завещание на Катю и попросила с этого дня называть её на «ты», и чтоб девочки называли её «бабушка»…

…Сима вспомнила эту историю во всех подробностях, когда случайно нашла тетрадь со стихами Юли. Той было уже 16. Одно из стихотворений начиналось словами «Мама – та, кто возьмёт тебя на руки, Если вдруг тебе стало холодно»…