Инстинкт или Моя сумасшедшая мама

У меня с мамой всю жизнь было обоюдное согласие. Она прислушивалась ко мне уже тогда, когда я был в её чреве. В те далёкие дальневосточные вечера она, вернувшись с работы, заворачивалась в два одеяла, накидывала поверх живота еще и папину фуфайку, и мы с ней подолгу беседовали. Каждые пять минут она спрашивала:

— Тебе не холодно, дитюшечка?

Я отвечал:

— Тепло мне у тебя, мама!

Однажды я замешкался с ответом. Она сразу запаниковала:

— Всё! Уезжаем в Гадяч, в Украину! Там теплее и родственников много… Папе твоему ещё служить два года и десять месяцев. Зябко нам здесь без него.

Я продолжал молчать, что было воспринято мамой как согласие.

И застучали колёса жёсткого, прокуренного насквозь вагона, и зашумели переполненные вокзалы пересадочных станций. Ехали мы три недели через всю страну, от берегов Амура до Полтавщины. Встречали её чуть живую. А через два месяца, аккурат под Новый 1940-й, она родила меня в том самом роддоме, где родилась сама девятнадцать лет назад!

Когда меня привезли из роддома и в жарко натопленной хате распеленали, соседская девочка, впервые увидев живого младенца, воскликнула:

— Який малэнький, як іграшка! Давайте ми його на новорічну ялыночку повісимо!*

Все засмеялись. Кроме мамы. Она всерьёз закрыла меня руками:

— Нет! Не дам!

По радио передавали, что на побережье скованного льдом и засыпанного снегом Амура стоят рекордно низкие тепературы для Хабаровского края. Где-то там служит папа. А здесь солдатку и её сына окружили теплом, какое только было возможно в то время. Нас даже возили на санях по гоголевским местам, которыми так богата Полтавщина.

Но с того дня, когда меня предложили повесить на ёлочку, маму не покидало чувство смутного беспокойства. Почему? Я не знаю. Она сама ни тогда, ни после не могла его объяснить.

Едва мне исполнился год и три месяца, мама стала собираться в обратную дорогу, чем повергла в шок всех родных и соседей.

— Куда ты? В такую холодину! Забыла, как сюда добиралась! Мальчонку хоть пожалей! И чего торопиться? Мужу ещё служить и служить!..

Мама никого не слушала. В день отъезда мне чуть не оторвали руки, пытаясь вырвать меня у «этой сумасшедшей».

Через шесть месяцев в Гадяч вошли немцы. Всех маминых родственников расстреляли в том лесу, где родилась ёлочка, на которую меня хотели повесить как новогоднее украшение.

*Какой маленький, как игрушка! Давайте мы его на новогоднюю ёлочку повесим!