Я вам правду говорю

— Kлючи от дома — в руке; от офиса — в сумке; кошка не отутюжена, но поглажена; мобильный — чё-чё через плечо; перчатки в карманах: правая — в правом, левая — аналогично. Ну, под парами! — утром, как было утрамбовано годами, Катя собиралась на работу.

Её маршрут пролегал через парк мимо церкви. Можно продышаться перед тем, как восьмичасно, с усердием затемнять лёгкие служебной пылью:
— Дышу правильно, как учили на плаванье: «короткий вдох — один гребок. Задержка дыхания. Выдох на четыре гребка».
— Дай погадаю, милая, — преградила путь черноокая цыганка, оборвав установленный ритм движения.
— Не нужно, — миролюбиво ответила Катерина брешь-гадалке.

— Что?! — взвилась цыганка, резко выпростав руку из бездонного кармана юбки.
— Как в приветственном «Sieg Heil!», — моргнулось в голове у Кати.
Но цыганка и не собиралась салютовать. Матерясь, она вцепилась в волосы Катерины и выдрала клок.
— А-а-а! — победно потрясала она в воздухе седым пучком, — беги в Церковь, пока служка не собрал свечные огарки! Заказывай Службу за своё здоровье!

—?

— Я по тебе закажу Заупокойную! Завтра сдохнешь, как собака! — победно изрыгнула та.
— Посторонись, нечисть! И поторопись, — ты помрёшь сегодня вечером!
Проклятая «нечисть» отшатнулась, и Катя, трясясь от волнения и страха, напрочь забыв о правильном дыхании, двинулась к остановке.
— Обидно, — думала о плешинке Катя, вспоминая свои волосы в зажатом кулаке. На работе посмотрю: если сильно в глаза бросается, зачешу на бок.

День прошёл продуктивно-напряжённо, что позволило Екатерине не акцентировать внимание на утреннем происшествии. Изредка она легонько массировала пострадавший участок, лишившийся волосяного покрова. Нажав на мониторе «Shut Down», выключив из сети системник, нажав на подошве удлинителя клавишу «0», Екатерина с чистой совестью и лёгкой душой перешагнула рабочий порог, перешла запруженную дорогу, поднялась в троллейбус и удобно расположилась на сиденье:
— Хорошо-то как: дома тепло, кошка заждалась, голодная, небось, а я ей — вкуснятинку. Как это у нынешней молодёжи — «няшку».
Напротив сидела миловидная женщина. Волосы фантазийно обрамляли её лицо, кудрявились по всей длине, шею и плечи заботливо обнимал палантин. Женщина не мигающе взирала на Катю.
— Наверное, дизайнер или художник, — подумала Катя, улыбнулась и снова погрузилась в грёзы. Троллейбус неумолимо приближал её к родному дому. Екатерина поднялась и, стараясь никого не задеть, прошла к дверям.
— Над вашей головой ангел смерти. Я — Эльвира, — раздалось завывание с придыханием в правом ухе откуда-то из-за спины.
Катя вопрошающе оглянулась и увидела нависший над собой нос той самой незнакомки, которой она вот только что подарила одну из самых своих очаровательных улыбок, ответила:
— Да-да!
— Что «да-да»? Я вам правду говорю, — недоумевала Эльвира.
— Вы — Эльвира. Очень приятно.
— Вы обязаны меня найти! Я — Эльвира, — завывала Эльвира, подобно Вию.
— Да-да! — ответствовала Катя и вышла из троллейбуса, оставив Вия с носом и кучерявым интересом.

Ночью, как ни странно, ей не снилась ни гадалка, обещавшая скорую кончину, ни Эльвира Вий. А снился ей младенец, припавшей ко груди. Он причмокивал, а она глядела на его пульсирующее темечко, на солнечные пшеничные волосики, чувствовала крохотную ладонь на своей шее, и пахло от него небом, колосящимся полем, шелестом деревьев и стрёкотом кузнечиков.
Кошка, улёгшаяся на подушке в изголовье, навалилась на Катино лицо всей своею задней частью и вальяжно разлапилась. Хвост мерно отбивал ритм, мягко поднимаясь и опускаясь на шею хозяйки. Кошка мурчала, прикрыв спелые виноградины зелёных глаз по-японскому лекалу и размышляла:
— Киса моя, дочурррка, и в кого ты такая уррродилась: крррупная, непослушная гулёна. Все дни напрррролёт тебя жду-пожду, кваррртиррру стеррррегу, что овчарррка, ррррычать научилась, а тебе всё игрррышки, мявкаешь об этом, кому не попадя, нет, чтоб горрррдиться матеррррью. Я знаю, что мурррчу, я прррравду муррррчу. Спи, спи, моя дорррогая.
Кошачья мать выгнула спинку и задрала мордочку вверх.
Значит, завтра тепло будет.