ДЕМЬЯНОВО "КОЛЕНО"

Окраинной дорогой, по-над Дунаем, ранним утром идем мы с бабушкой в церковь. Улочки, прилегающие к ней, именуют липованской магалой. Здесь живут потомки бежавших от никоновской реформы староверов. У просторного двора с редким штакетником бабушка останавливается, всматривается в его глубину, часто моргает…

—Пошли,— тороплю ее.— Хватит уже!

—Пошли...— плачущим голосом соглашается бабушка. Она часто стоит тут, а летом еще гладит дрожащими пальцами пыльные мальвы у ограды. В этом, давно чужом дворе она выросла…

Проходим мимо домика ее младшей сестры Фетинии— тесного, с натертыми до блеска окошками. У бабушки и старшей ее сестры Арины есть дети и внуки. У сухонькой Фетинии — только этот домишко и «кизячная» корзинка для конских «каштанов». Их она подбирает на дорогах, нанимаясь мазать хаты. Ее муж и сын покоятся на липованском кладбище под большим темным крестом…

Заканчивается Великий пост, спадает напряжение многодневного молитвенного труда. Народу в церкви много. Трепещут огоньки свечей, старушки дребезжащими голосами подпевают священнику: «При реках Вавилона сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе...». Я уже знаю, что в этом псалме говорится о каре для тех, кто забудет Родину…

На всенощной собираемся у Арины: ее дом как раз напротив церкви. Мне в темной комнате неуютно, хотя на столе фосфорицируют громко тикающие часы и, если выглянуть в окно, теплятся восковым цветом, как бабушкина лампадка, узкие церковные окошки. Вспоминаются рассказы Фетинии о конце света…

Чтобы не оставлять меня одну, сестры стоят на службе попеременно. Скрипит дверь, входит бабушка. Арина громко шепчет:

—Поля, что читают? Деяния?

—Евангелие уже,— торжественно отвечает бабушка.

Она на цыпочках подходит ко мне и ласково велит:—Спи-спи…

… Перед глазами кружится все золотое: церковные купола и иконные лики, кругляши жира в Аринином холодце, что остывает в сенцах, усы крестного Ильи и его лукавая улыбка— он тянется к моему лбу с крашеным яичком… Кажется, еще не засыпала, а меня уже будят. Пора! Батюшка в белом облачении святит куличи и азартно кропит водичкой паству. С детворы мигом слетает сонливость…

На другой день стучат в ворота к нам. «Пожалуйте, гостеньки дорогие!», радуется сестрам бабушка. Они застольничают, поют старинные песни, потом идут к забору смотреть на Дунай— на противоположный, румынский берег.

—Иде та Слава, куда дед Демьян бежал?— размышляет Фетиния. — Далеко ли от Тульчи?

—Слава-то? Должно, там!—тычет пальцем в сторону дальних склонов Карпат Арина.

—Не, левее,— возражает бабушка.

Тульча— румынский город. Ночью в хорошую погоду видна мерцающая цепь его электрических огней… Оттуда, по словам бабушки, в сумерках прилетает ведьма за озорными детьми. И однажды, как только зазеваюсь, она и меня затолкает в свою ступу…

—Что за Демьян, что за слава?— тормошу я бабушку.

—Потом!— отмахивается она.—Подрасти вперед.

—Уже подросла,— тяну ее за рукав к отметинам на дверном косяке. —Вчера ж меня меряли…

—Это не то, —смеется бабушка.—Умом нужно подрасти.

… Катился клубок родословной, как в сказке, споро, да оборвалась шерстяная ниточка. Аккурат после церковного раскола. Чьи мы, откуда? Мой прапрадед Демьян бежал от притеснений веры в провинцию Добруджу османской империи (ныне это Румыния), в село Русская Слава. Переселенцы из России основали его у самого подножия синих бархатных гор. Там родились прадеды по бабушкиной линии.

Исследователи старообрядчества полагают, что большинство осевших в свое время в Добрудже уходили с донских земель. Так, может, Дон-батюшка нам родня?