Хранитель пантеона

Из хроники «Казачья старина»

Пригревает сентябрьское солнышко. Его косые лучи голубят усталую спину и плечи маленького сгорбленного старичка, который примостился на низенькой складной скамеечке под раскидистым кустом жасмина. Старик снял глубокие галоши и вытянул набрякшие от ходьбы ноги в вя­заных шерстяных носках. Это Фёдор Павлович Клюй – брат моей бабуш­ки. Ему давно за девяносто, он плохо видит, и при ходьбе скрипят натру­женные за долгую жизнь кости, но он приходит на кладбище. Он – храни­тель пантеона предков. На Прохладненском кладбище наша улица одна из самых длинных. Все могилки, даже древние, ухожены, кресты и оград­ки свежевыкрашены. Идеальный порядок! И всё это усилиями Фёдора Павловича.

Тёплый ветерок нежно ласкает разгорячённое работой лицо старого казака. Он закрыл глаза и вдыхает аромат цветов. С ранней весны до поздней осени они благоухают здесь, вокруг родных могил. Бабушка На­таша всю жизнь увлекалась цветами, она несколько лет подряд побе­ждала на городском

конкурсе цветоводов. Вот и её младший брат, де­душка Федя, тоже обладает

этим даром – выращивать своими руками удивительную красоту.

Он приходит на кладбище каждый день. Разве только когда приболеет да в непогоду может пропустить день-другой.

Сначала он обходит «своих» и, целуя кресты и памятники, со всеми здоровается: «Здравствуйте, мамо! Здравствуй, сестрица, дядько, диты». Разговаривает с ними, сообщает новости, которые произошли в большой семье. Расскажет, кто женился, какова избранница, «хорошего ли корню». Сообщит о прибавлении в семействе, что знает о весе, о ро­сте младенца. Как нарекли. Поведает о хворобах родичей и кого скоро принесут сюда навечно. Помолится Богу за здравие живущих и упокой всех, окончивших житие, и приступает к работе.

У деда Фёдора всё распланировано: где сегодня траву полоть, куда цветы пересадить, какое дерево полить, чтоб приживалось быстрее. Как управится, посыплет песочком чистые дорожки и сядет на лавочку в тени разросшейся туи у могилы своей жены Нюси. Неторопливо разговарива­ет с ней, жалуется на праправнуков, которые живут с ним и не понимают его: «Не слушает Валерка, – и поясняет: – Он родился уже после того, как принесли тебя сюда. И вообще, перестали понимать старых, почте­нья нет. А помнишь, Нюся, как Прокофья, деда моего, боялись, сам-то он не наказывал, а велит батьке – тот не оставит без нагоняя. Ну, ты не ду­май: наши дети, внуки, правнуки удалые. Плохо говорить о них не буду.

Чаще всего звучало у могилки жены это «помнишь». Последние годы дед Фёдор весь был в прошлом: в молодости, в детстве, как будто сбро­сил с плеч лет семьдесят или восемьдесят. И воспоминания стали каки­ми-то радостными, солнечными. Вспомнил сестру Наташу девчонкой – шуструю сероглазую певунью – и нахмурился:

– Нюша, знаешь, о чём я тужу? Нет здесь могилы Наташки нашей да Ивана её. Все остались в Грозном. А там, говорят, разрушили кладбища православные, надругались над памятниками.

Посидит, помолчит Фёдор Павлович, глянет в небо синее:

– О! Солнышко уже высоко пыднялося, трэба обидать.

Он поднимается, в том же порядке прощается со всеми и утиной по­ходкой, опираясь на палку, идёт домой…

Да уже и не идёт. Когда я заканчивала книгу о предках, Фёдора Павловича не стало – последнего из дореволюционного поколения нашего рода.

Хра­нителем пантеона стал его сын Иван.