Сталинские репрессии на примере жизни русской колхозницы.

Спасибо, я старалась.

Здесь же конкурс рассказов, а не исследовательских работ. Если Вас интересуют источники, то напишите свою почту, пришлю всю исследовательскую работу.

Все исправила, спасибо, что подсказали.

Спасибо

Полный текст работы: Сталинские репрессии на примере жизни русской колхозницы. В последнее время у подрастающего поколения россиян проснулся интерес к истории своих предков, к изучению своих корней. Одним из самых интересных, но, к сожалению, малоизученных периодов является период сталинских репрессий 30-х – 40-х годов ХХ века. В то время об этом было принято не говорить, и даже люди, вернувшиеся из мест лишения свободы, предпочитали забыть об этом, никому не рассказывать о подробностях произошедшего. Те же, кто писали о данном периоде, действовали на основе имеющихся документов, но у них практически не было возможностей получить информацию «из первых рук». Потому я решила узнать про жизнь своей прапрабабушки Крайновой Екатерины Павловны, опираясь на документы и рассказ своей прабабушки о жизни ее мамы. В деревне Смыково Ярославской губернии в семье богатого крестьянина в 1889 году родилась Катенька Крайнова. Она была четвёртым и самым младшим ребенком в семье. У семьи было личное хозяйство: коровы, свиньи, лошади, куры и утки. С детства Катя познала тяжелый крестьянский труд: помогала в огороде, пасла коров, сушила сено. Излишки огородной продукции, мяса, молока продавали на базаре в Петровске, куда ходили пешком, неся товар «на руках» или на коромысле. На вырученные деньги покупали одежду, орудия труда, скот. В школу Катю не отдали, так как в то время считалось, что главное предназначение женщины – семья. Девочек рано приучали к труду. В 8 лет Екатерину посадили за прялку, затем она научилась печь хлеб и шить одежду, доить корову и ощипывать кур. С 13 лет девочкам разрешалось ходить на вечёрки, где девушки и молодые люди играли, пели и плясали. В 17 лет Катерину выдали замуж за Ивана Шопугина. Муж построил избу, положил деревянные полы, поставил большую печь, с широким шестком. Во время мытья, даже взрослый человек без труда забирался туда. Завели скотину, птицу. Для них выстроили хлев. На огороде растили овощи, ягоды. В поле сажали картофель. По выходным ходили в соседнее село в церковь. По вечерам Екатерина ходила к подругам «на беседу» или подруги приходили к ней. На таких собраниях женщины щеголяли нарядами, выставлялось множество кушаний. На юбилей мужу Екатерина дарит дочку, которую назвали Анфисой. Когда девочке исполнился год, все облегченно вздохнули, она «решила остаться на этом белом свете», и чтобы ребенок рос здоровым, ему отстригали прядку волос и хранили за иконой. Женщины того времени с детьми долго не сидели, отдавая их на воспитание нянек или бабушек. В 1918 году появилась еще одна дочка — Катенька. Хоть семья и считалась зажиточной, наёмных работников Шопугины не имели, все делали сами. В 1924 году прямо в поле Екатерина родила мальчика, а в 1926 году рождается третья дочь – Валентина. Жизнь текла своим чередом. Но в церковь по выходным уже не ходили – с них скинули колокола, а внутри устроили клуб для молодежи. Иконы дома держать разрешали. Придет Екатерина домой после работы, всех накормит, посуду вымоет, детей спать уложит и к иконе. Зажжет лампаду, помолится и «с богом поговорит». Прощения у него попросит, что в церковь не ходит, что приходится праздники церковные отмечать по-тихому, здоровья вымаливает для детей. У Шопугиных была большая семья: мать, отец, три дочки и сынишка. Бабушка и дедушка жили напротив. Зимой пряли шерсть, вязали, ткали холсты, шили одежду, ухаживали за скотиной и птицей. Летом дел прибавлялось: встать до рассвета, накормить и выгнать скотину на пастбище, накормить мужа и детей, управиться по дому, днем подоить коров, поработать на огороде, приготовить обед для семьи и «наварить» скотине. Летом 1929 г. начался переход к политике коллективизации, вскоре после принятия первого пятилетнего плана. Главной причиной ее ускоренных темпов было то, что государству не удавалось произвести перекачку средств из деревни в промышленность путем установления заниженных цен на сельхозпродукцию. Крестьяне отказывались продавать свою продукцию на невыгодных для себя условиях. Кроме того, мелкие, технически слабо оснащенные крестьянские хозяйства были не в состоянии обеспечить растущее городское население и армию продуктами, а развивающуюся промышленность — сырьем. В ноябре 1929 г. вышла в свет статья Сталина «Год великого перелома». В ней говорилось о «коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию». В духе этой статьи в январе 1930 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». В нем намечались жесткие сроки ее проведения. Выделялись две зоны: первая — Северокавказский край, Среднее и Нижнее Поволжье, в которой коллективизацию намечено было закончить осенью 1930-весной 1931 г.; вторая — все остальные зерновые районы — к осени 1931 до весны 1932 г. К концу первой пятилетки коллективизацию планировалось осуществить в масштабе всей страны. Для проведения коллективизации были мобилизованы 25 тыс. рабочих из городов, готовых выполнить партийные директивы. Уклонение от коллективизации стали трактовать как преступление. Под угрозой закрытия рынков и церквей крестьян заставляли вступать в колхозы. Имущество тех, кто осмеливался сопротивляться коллективизации, подлежало конфискации. К исходу февраля 1930 года в колхозах численность уже 14 млн. хозяйств — 60% общего числа. В 1934 году произошло убийство главного секретаря губкома С.М. Кирова. В течение получаса после этого был принят закон об ускоренном ведении следствия и немедленном приведении приговора в исполнение. Вследствие чего общее число граждан СССР, подвергшихся репрессиям в виде лишения или значительного ограничения свободы, с конца 1920-х до 1953 года составило не менее 25 миллионов человек. Многие из них были осуждены по ложному доносу. Одной из них была Шопугина Екатерина Павловна. 1934 г. характеризовался противоречивыми тенденциями. С одной стороны, наблюдалось усиление репрессивных мер, напоминавших самые мрачные годы первой пятилетки — завершена коллективизация 5 млн. оставшихся индивидуальных крестьянских хозяйств, произведены многочисленные аресты председателей колхозов, издан закон об ответственности семей репрессированных. С другой стороны, произошли некоторые очевидные послабления. Были частично амнистированы спецпереселенцы — большей частью раскулаченные крестьяне. Недавно принятый примерный устав колхозов предполагал увеличение площади приусадебных участков. В ноябре 1934 года учредили особые совещания НКВД. Ордера на арест стали выдаваться без санкции прокурора. Убийство Кирова впоследствии использовалось высшим руководством для нагнетания атмосферы кризиса и напряженности, «… могло в любой момент послужить конкретным доказательством существования тайной организации, угрожавшей стране, её руководителям, в конечном счете, социализму». Репрессии, распространявшиеся изначально на узкий круг подозреваемых, захлестнули в итоге огромное количество простых людей. Косулина Л.Г., автор учебника по истории России, пишет: «В 30-е годы начался виток репрессий против церкви. Прошла кампания «торжественного» сбрасывания колоколов с храмов и отправка их на переплавку для нужд государства. Развернулась массовая кампания против кулачества и середняков. Каждый процесс раскачивал маховик репрессий для десятков тысяч людей, прежде всего, для родственников и знакомых, сослуживцев и соседей репрессированных. В тюрьмах не хватало мест. Начала формироваться сеть концентрационных лагерей. Такая «мера социальной защиты» вела к «срезанию» целых слоев общества». Всего в тюрьмах СССР на 1 октября 1935 г. числилось 24 275 арестованных, на январь 1939 г. – 352,5 тыс. заключённых, на январь 1940 г. – 186,3 тыс. чел., на январь 1941 г. – 470,7 тыс. чел. Здесь мы видим, что с начала репрессий на момент вступления страны в Великую Отечественную войну, количество заключенных увеличилось почти в 20 раз. Когда в деревню пришла коллективизация, у многодетной семьи отобрали часть земли, скот, птицу. Теперь семья работала не на своё благосостояние, а на общеколхозные нужды. Работали люди «за трудодни». Иосиф Виссарионович Сталин так определял понятие «трудодень»: «Колхоз ввёл трудодень. А что такое трудодень? Перед трудоднём все равны — и мужчины, и женщины. Кто больше трудодней выработал, тот больше и заработал. Трудоднями колхоз освободил женщину и сделал ее самостоятельной. Она теперь работает уже не на отца, пока она в девушках, не на мужа, когда она замужем, а прежде всего на себя работает. Вот это и значит освобождение женщины-крестьянки, это и значит колхозный строй, который делает женщину трудовую равной всякому мужчине трудовому». Продукцию распределяли следующим образом: часть продавали государству по очень низким ценам, часть продукции отдавали МТС за работу механизаторов, часть зерна засыпали в семенной фонд. Всё остальное можно было поделить среди колхозников в соответствии с количеством выработанных ими трудодней. Один отработанный в колхозе день мог быть засчитан как два или как полдня при разной тяжести и важности выполняемого труда и квалификации колхозников. Больше всего трудодней зарабатывали механизаторы и руководители колхозной администрации. Меньше всего зарабатывали колхозники на вспомогательных работах. «Для стимуляции колхозного труда был установлен обязатель¬ный минимум трудодней (от 60 до 100 на каждого трудоспособного кол¬хозника). То есть, получалось, что от 305 до 265 дней в году крестьянин мог работать на своем участке, а остальные был обязан бесплатно трудиться на государство, причем, как правило, приходились они на посевную и уборочную». В то время у крестьян не было паспортов. Собираясь поехать из родной деревни куда-нибудь дальше райцентра, каждый колхозник был обязан обзавестись удостоверяющей его личность справкой из сельсовета, действовавшей не более тридцати дней. Давали ее исключительно с разрешения председателя колхоза, чтобы пожизненно записанный в его ряды крестьянин не вздумал оставить коллективное хозяйство по собственному желанию. Естественно, народ искал лазейки в законах и пытался вырваться на свободу. Главным способом оставить родной колхоз стала вербовка на еще более тяжелые работы — лесозаготовки, разработку торфа, строительство в отдаленных северных районах. Если сверху спускалась разнарядка на рабочую силу, председатели колхозов могли только нарочно оттягивать выдачу разрешительных документов. Правда, паспорт завербованному выдавался лишь на срок действия договора, максимум на год. После чего бывший колхозник всеми способами пытался продлить договор, а там и перейти в разряд постоянных работников своего нового предприятия. Еще одним действенным способом получения паспорта стала ранняя отправка детей на учебу в фабрично-заводские училища и техникумы. В колхоз добровольно-принудительно записывали всех живущих на его территории, начиная с шестнадцати лет. Если подросток поступал на учебу в 14-15 лет, то свой паспорт он через год-два получал уже в городе. Когда дочери Екатерины — Марии — исполнилось 14 лет, она вместе с подружкой уехала в Москву к двоюродному дядьке — учиться на повара. Валентине в то время стукнуло 12, и она отказалась ходить в школу. Сразу после объявления войны в Петровске и районе началась мобилизация. Первые отряды мобилизованных и добровольцев собирались в березовой роще. Уходили молодые и сильные, так что тяжелые полевые работы ложились на плечи женщин и пожилых людей, да малолетних и подростков. Было теплое лето, и намечался большой урожай зерновых. Женщины и дети работали на колхозном поле, сажали и убирали урожай. Рабочий день во время посевной начинался в четыре часа утра и заканчивался поздно вечером, при этом голодным колхозникам надо было еще успеть и засадить свой собственный огород, а из-за отсутствия техники все работы приходилось выполнять вручную. Колхозницам приходилось пахать, запрягая в плуг женщин, что посильнее, и те тащили его не хуже трактора. А что было делать, когда в колхозе остались слепые да больные клячи и неисправные трактора. Сентябрь 1941 года. Урожай уродился и в колхозе и на своем огороде. Главное — убрать колхозные поля. Погода позволила высушить сено, зерновые тоже убрали. В колхозе заканчивали убирать картошку. Шопугины в выходные решили начать убирать картофель на своем огороде. Как мы видим, Екатерина Павловна и ее семья были далеки от политики, они не нарушали законы Советского государства, добросовестно работали в колхозе, но, несмотря на это, были подвергнуты репрессии. Такова была политика СССР в тот период – осуждение без суда и следствия, отсутствие разбирательств, виновен человек или нет. В ночь с пятницы на субботу в их дом постучали. Это был резкий стук, непохожий на стук местных колхозников. Оказалось, что пришли за Екатериной Шопугиной. Привезли Катерину в какой-то монастырь, который в то время был тюрьмой. Это была Белогостицкая пересыльная тюрьма. Из воспоминаний местной жительницы Екатерины Васильевны Анисимовой, которая была надзирателем в Белогостицкой тюрьме: «На территории тюрьмы было все: баня, столовая, тюремный клуб, больница для заключенных. В камере жили по двадцать человек. Кроватей не было, лежали на нарах, матрасы и подушки были из соломы. Люди, которые попадали в тюрьму, были виноваты в том, что кто-то подобрал картофель с колхозного поля, кто-то подгнившую свеклу, кто-то просто оклеветан соседями. Осужденные работали с утра до вечера на поле». Односельчанка Е.В.Анисимовой Людмила Александровна Кокина, вспоминает, что на территории тюрьмы был клуб, туда ходили на танцы заключенные и молодежь села. Людмила Александровна тоже любила бывать там. Почти каждую ночь, когда они возвращались домой с танцев, они видели, как с территории тюрьмы вывозили трупы, а днем копали могилы». Но Екатерина Павловна была осуждена по «политической статье», поэтому до суда она сидела в одиночной камере, как потом вспоминала: «Топчан, ведро, лампа. Окошко пустое (т.е. без стекла), как дождь идет — вся сырая. Так у лампы и сушилась». Екатерина Шопугина была осуждена по статье 58-10 УК РСФСР на 5 лет лишения свободы («Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.58-2 — 58-9), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев»). Но истинная причина была в том, что соседи оклеветали Екатерину. Из Справки о реабилитации понятно, что Екатерина Павловна была отправлена в г. Рыбинск в исправительно-трудовую колонию № 6. По прибытии в лагерь заключенные приступали к исправительным работам «на благо общества». Екатерина Павловна в силу своего возраста не могла уже таскать бревна и бросать песок. Поэтому ей дали сидячую работу: вязала узелки, для чего нужны узелки — не знала, но так наловчилась, что норму перевыполняла в 2 раза. За перевыполнение нормы ей давали больше хлеба, которым она делилась со священниками, которые сидели в этой же колонии. А в деревне учились жить по новому, без Екатерины Павловны. И решили колхозники встать на защиту невинно пострадавшей землячки. Они собрали общее собрание колхозников и написали письмо-прошение М.И. Калинину. В Ярославской области в 1941 г. входило 5 исправительно-трудовых колоний. В 1942 г. из Волголага НКВД принят механический завод, на базе которого создали промышленную ИТК № 6. Здесь и отбывала свой срок Екатерина Шопугина. Волголаг (Волгострой) — подразделение, созданное для строительства Угличского и Рыбинского гидроузлов. Из книги Стяжкина С.В. «Тайная война на Волге (1941-1945 гг.)» мы узнаем, что «Заключенные ярославских ИТК были очень плохо одеты, в частности, зимней одеждой обеспечены только 50%, шапками – 25%, зимними портянками – 40% заключенных. Недостаточно было постельных принадлежностей. Одеяла выдавались только 45% списочного состава. В трех колониях отсутствовали матрацы, и заключенные спали на голых нарах». Серьезные проблемы были и с питанием. «С целью экономии продовольствия запретили производить замену недостающих продуктов питания мукой и крупой. К выполнению этой директивы Рыбинский лагерь оказался неподготовленным. Предназначенное по нарядам мясо почти не поступало. Раньше его заменяли мукой, крупой и рыбой собственного улова. После запрета можно было заменять недостающие продукты только овощами, но в централизованном порядке лагерь овощей не получал, а собственное подсобное хозяйство было сравнительно небольшим и не могло обеспечить замену. В результате резко снизилась калорийность приготавливаемой пищи. По усиленной норме питания № 3 для лиц, вырабатывающих свыше 100 % нормы, выдавалось в сутки 15 граммов муки, 85 граммов крупы и 20 граммов соли. Из этих продуктов готовилось три блюда: два раза «суп» и один раз «каша». Кроме этого, давали только хлеб. И все!» Не хватало даже мыла, из-за этого заключенные ходили грязные, вшивые. По разным данным, за пять лет строительства Рыбинского гидроузла погибло более 150 тысяч заключенных. «Случалось, что за неделю умирали две тысячи человек», — приводит статистику Снежана Евсеева, директор Музея Мологского края. Валерия Капустина, одна из очевидцев, вспоминает: «Каждый день перед нашим домом проходили отряды заключенных. Утром за ними ехала телега с инструментами, вечером на этой же телеге увозили трупы. Кладбище было настолько переполнено, что людей хоронили совсем близко к земле. Из могил торчали ноги, руки…». Заключенные, о которых говорит Капустина, умирали на строительстве от голода, обморожений и непосильной работы. «По представлению НКВД СССР Президиумом Верховного Совета Союза ССР 12 июля и 24 ноября 1941 года были изданы Указы о досрочном освобождении некоторых категорий заключенных, осужденных за прогулы, бытовые и незначительные должностные и хозяйственные преступления, с передачей лиц призывных возрастов в Красную Армию». По словам Екатерины Павловны в конце августа 1942 года её вызвал к себе начальник тюрьмы: — Ну что, Екатерина Павловна, соскучилась ли ты по детям своим? — Да как не соскучиться, милок, скучаю, еще как. — Ну, тогда иди домой, ты свободна. Катерина потеряла дар речи. — Милок, ты не ошибся? Ведь мне 5 лет дали, а я и года не отсидела?. Так закончился год страданий для одного человека из более полумиллиона репрессированных. Таким образом, состояние колоний в Ярославской области, где сидели заключенные, их обеспечение продуктами, одеждой, постельными принадлежностями, средствами личной гигиены находились на очень низком уровне. Именно это могло послужить причиной досрочного освобождения некоторых категорий заключенных. Выход из мест лишения свободы, возвращение к старой жизни или адаптация к новой, попытка забыть обо всем произошедшем — один из самых сложных периодов в жизни каждого несправедливо осужденного человека. Деятели культуры, отбывшие срок за антиполитическую деятельность, эмигрировали за границу, где выражали все свои чувства, эмоции и передавали воспоминания посредством создания литературных произведений, картин или музыки. Однако с колхозниками дело обстояло совсем иначе. Они не имели возможности высказаться, не боясь быть повторно осужденными или даже приговоренными к смертной казни, не могли уехать и начать «новую жизнь» в другом городе, а уж тем более в другой стране. Их жизнь после освобождения никак нельзя назвать простой. Вернувшись в деревню, Екатерина Павловна еще очень долго не могла вернуться к прежней жизни. Здоровье не позволяло работать в полную силу ни в колхозе, ни на своем собственном участке. В это время на фронтах Великой Отечественной войны велись активные боевые действия, а значит, мужчин в деревне не было, дети работали в тылу, на торфо- и лесозаготовках. Однако односельчане не оставили Екатерину Павловну одну. После ее возвращения их отношение к колхознице ничуть не изменилось, разве что иногда Екатерина Павловна ловила на себе сочувствующие взгляды или слышала обрывки разговоров, главной темой которых было стремление помочь ей. Никто не верил в виновность бывшего бригадира, все осознавали, почему был сделан донос на Екатерину Павловну. С окончанием войны в деревню вернулись выжившие мужчины, и работать стало легче. До 1946 года Екатерина продолжала работать в колхозе и содержать собственное хозяйство. После смерти мужа она полностью посвятила себя домашнему хозяйству. Дети помогали Екатерине Павловне всем, чем могли. Об ужасной странице в судьбе героини семья старалась поскорее забыть. В конце 1950-х годов старшая дочь Мария забрала мать к себе домой в Петровск, где Екатерина сидела со своими внуками. Один из них — Алексей — потом вспоминал, что бабушка всегда учила их следить за тем, что они говорят, лишний раз подумать, прежде чем что-то сказать, стараться не выражать свое мнение, если оно отличалось от признанной в стране идеологии. Несмотря на то, что это уже была «хрущевская оттепель», Екатерина боялась, что случившееся с ней может повториться с членами ее семьи. Умерла Шопугина Екатерина Павловна в 1968 году. Важнейшей задачей освободившихся людей, осужденных по политическим мотивам, была реабилитация, то есть отмена приговора и восстановление во всех гражданских правах. За период со смерти Сталина по начало 1960-х годов было реабилитировано лишь 732000 человек (включая посмертно), ставших жертвами сфабрикованных обвинений. Люди, вернувшиеся из заключения, обращались к председателю Совета министров и его заместителям, часто ссылаясь на прежние личные связи, совместную работу, знакомство родителей или родственников. Во многих случаях достаточно бывало краткого личного положительного отзыва, чтобы сократить процесс, тянувшийся порой годами, и добиться реабилитации. Однако с реабилитацией «простых» людей, колхозников, дело обстояло далеко не так просто. Никто в деревне не знал, как нужно подавать документы на реабилитацию, какие бумаги и справки необходимо собрать. Никто не знал, что это вообще возможно сделать. «Ход» делу о реабилитации Екатерины Павловны был дан уже после ее смерти, когда в 1984 году внук Шопугиной — Горбунов Алексей Николаевич — должен был отправиться на стажировку во Францию. Однако при сверке документов выяснилось, что его бабушка была осуждена по политической статье и не реабилитирована, поэтому путь в Европу Алексею был закрыт. Стажировку он прошел в Бразилии, а по возвращении домой начал поиск информации о реабилитации. Выяснилось, что семья могла бы получить компенсацию, материальную поддержку от государства гораздо раньше. 18 октября 1991 года Екатерина Павловна Шопугина была посмертно реабилитирована. До сих пор дочь Екатерины Павловны — Валентина Ивановна — получает денежную компенсацию как ребенок репрессированной по ложному доносу. Таким образом, репрессии оказали сильное влияние за жизнь семьи Шопугиных и их потомков на долгие годы после освобождения Екатерины Павловны. Репрессии нанесли жестокий удар в судьбе героини и еще миллионов человек, пострадавших от лживых доносов. Екатерина Павловна разделила судьбу нескольких тысяч колхозниц, осужденных лишь за то, что они не могли отказаться от своих «досоветских» привычек, таких как, например, походы в церковь, и за то, что не забывали о своем хозяйстве, когда, по мнению властей, нужно было полностью отдавать себя колхозу. Жизнь одного человека стала маленьким подтверждением масштабного действия репрессий.

Спасибо. Ни одного художественного вымысла, все основано на документах и рассказах очевидцев.

Спасибо. Очень надеюсь на удачу.