"Опростоволосился"

Нам хорошо было сидеть на старинном кожаном диване. Папе, маме и мне.

— Саша, расскажи о пальмах, — просила мама.

Папа до женитьбы ходил на торговом сухогрузе, побывал во многих местах и много чего повидал, поэтому с удовольствием рассказывал о дальних странах, о теплых морях, о дельфинах, о касатках.

— Пальмы похожи на березы? – спрашивала мама.

— Ну что ты, разве пальмы могут сравниться с нашими красавицами!

— А на что они похожи?

— Представь себе голую папуасиху, на голове которой в волосах торчит куча страусинных перьев, так и пальма вся голая, а на макушке пучок длинных листьев.

Мама весело смеялась, а вместе с ней смеялся и я.

— Видишь, как малышок веселится, — говорила мама, прильнув к супругу.

Мне было очень хорошо от этих слов. Тепло и уютно, тебя любят, чего еще надо?

Папа рассказывал, как он купался в теплых водах чужих морей и как эти воды ласкали его тело. Но они же были совсем не ласковые, когда бушевали штормы и, особенно, тайфуны. Мне штормы тоже казались страшными.

Но однажды меня затрясло.

«Шторм надвигается, — резанула мысль. — Надо спасаться!»

И вдруг все забегали, засуетились.

— Иван, запрягай Красавку в телегу с рессорами, — кричал отец соседу. — Быстро надо ехать!

Нас усадили в телегу, основной транспорт послевоенного времени, и мы куда-то покатили. А вокруг меня был уже настоящий шторм. Кто-то толкал и сжимал меня, я сопротивлялся. Но силы были неравные. Я хотел за что-нибудь уцепиться, но не находил за что. А шторм все сильней и сильней тискал меня со всех сторон.

— Катя, тужься, тужься, и кричи, кричи, чтобы было не так больно!

«Кто это там так командует? И почему маме должно быть больно? Да это ее обижают! Надо спасать! Вот выгляну, посмотрю кто, задам трепку, а потом вернусь».

— Идёт, идёт!

«Кто идёт? Никого не вижу!» — мелькало у меня.

А шторм уже переходил в тайфун.

«Надо бороться, надо терпеть, надо маму спасать!» — обжигала мысль.

— Головка показалась!

«Какая головка? Где показалась? Чего придумываете? И кто вы такие? Это вы маму обижаете? Как мама кричит, бедняжка! Сейчас, сейчас, мама, я тебя спасу, потерпи!»

И вдруг меня обдало холодом. Я съежился и замер!

— Сынок у тебя, Катя!

«Какой сынок! Не надо нам никаких сынков! Нам хорошо и без сынков!»

Я лежал животом на руке какой-то тетеньки и от холода, кажется, посинел. И тут получил звонкий шлепок по попке.

От неожиданности и от возмущения я заорал во все горло: «Чего дерешься! По какому праву? И почему маму обижаете?!»

Но все вокруг почему-то засмеялись. Это меня разозлило. Но крика мамы больше я не слышал, а только ее слабый голос:

— Сынок!

«Все, маме уже не нужна моя помощь».

«А ну, возвращайте меня на место, в моё уютное гнездышко!»

— Заливается прямо как Лемешев! Перехватывай пуповину!

« Какой такой Лемешев! — орал я. – И не трогай пуповину, не твоё это! Возвращай меня на место!»

— Надя, на весы!

— Три шестьсот, пятьдесят два!

«Каких три шестьсот? Каких пятьдесят два? Нет тут таковых! – голосил я. – Возвращай назад!»

Но меня не слушали, а запеленали так, что я не мог пошевелить ни ногами, ни руками.

Моему возмущению не было предела!

И тут мне в рот сунули пупырчатый шарик.

«Затыкают рот!»

Я с негодованием выплюнул его!

« Хочу в свой домик!» — звонко вырывалось из беззубого рта.

Но шарик снова сунули в рот! Из него потекло что-то вкусненькое. Я чмокнул раз, потом еще, мне понравилось. Стал чмокать и чмокать. По телу растекался живительный нектар.

«Вот почмокаю, а потом задам вам всем трепку, будите знать, как обижать маму!»

Но чем больше я чмокал, тем меньше уже хотелось задавать кому-то трепку. Глаза сами собой стали закрываться.

« Как же я опростоволосился с этими тетеньками, которые так быстро и крепко связали меня, что даже не успел и глазом моргнуть! Зато спас маму», — последнее, что мелькнуло в мозгу, прежде чем я погрузился в сон, чтобы проснуться уже в другом мире.