"Эффект бабочки" от Семёна

Все, что мы имеем сегодня –тронутая патиной времени справка Морского исторического архива из далекого 1934 года. Замечательный текст, в стиле блистательного Хармса!

Герой этого абсурда – мой прадед Семён. Его поступок в еще более далеком 1896 – наше семейное предание. Сам Семён при жизни пресекал любые расспросы, и тайну той ночи унес в могилу. Нам же, потомкам, оставил бессрочное право творить, на свой вкус и умение, фамильную легенду.

В тот год карьера Семёна шла в гору: квартирмейстер, назначен караульным начальником при карцере Черноморской флотской дивизии! Это вам не маета с матросами-салагами, поначалу дружно блевавшими за борт при качке, а чуть оглядевшись, так же слаженно тащившими с корабля казенное имущество. Куда как хорошо нынче: сиди в тепле, смотри за арестантами, да пиши рапорты начальству. Тайная радость тоже имелась — подношения от родни сидельцев, хлопотавшей о свиданиях. Словом, были у прадеда все резоны держаться за службу зубами.

Но той мартовской ночью пришло испытание, и противиться ему Семён не мог: нельзя избежать роковых ошибок, они уже вписаны в книгу судьбы человека. Во искушение ли, для проверки силы духа и плоти – не ведомо, но, как известно, «не по силам не дается».

В камере в ту ночь сидело пятеро. Согласно семейной легенде, взяли их за «политику». Якобы «мутили воду» среди матросов, подбивая на саботаж.

В 11 вечера Семён, будто повредившись рассудком (далее — цитаты из архивного хармса), «самовольно выпустил из карцера погулять двух арестованных нижних чинов». Взяв с них честное матросское слово, что, подышав свободой, они вернутся обратно. В тюрьму, ага. О, как хотелось бы знать, что за бесы подмигивали Семёну в тот момент из-за спин отпускаемых!

Потянулись томительные часы ожидания. За это время глумливые бесы захватили Семёна в плен окончательно, начисто лишив его способности рассуждать здраво. Ибо к 4 утра, «когда выпущенные… не вернулись в карцер», Семён «отпустил еще трёх арестованных нижних чинов… с приказанием разыскать» тех двоих, так неприлично загулявших. С тараканьей прытью «… вновь отправленные перелезли через стену и обратно в карцер не явились». «Вот теперь – всё!» – выдохнул Семён, по-хозяйски оглядев опустевшую камеру.

В тот же миг довольные бесы со свистом улетели, и пелена морока спала, оставив окоченевшего от содеянного Семёна в ожидании безжалостного рассвета и вышестоящего начальства.

Начальство, хлопнув себя по коленям, выматерилось и отдало Семёна Военно-Полевому суду Севастопольского порта. Вердикт был суров: ссылка на Сахалин.

Для россиян Сахалин тех времен был даже не краем земли, а другой планетой, неведомой и опасной. Добирался арестант Семён туда ох как долго, надумавшись в пересыльных тюрьмах вдоволь о парадоксах судьбы и темных сторонах собственной личности.

Я же думаю об «эффекте бабочки», по Брэдбери. Роковые, неисправимые поступки несут в себе заряд взрывной силы, он разносит в осколки ход жизни, прокладывая совершенно новый путь, ведущий к другой реальности. Что, если б Семён не отпустил тех «политических»? Может, тогда – дух захватывает при мысли — не было б и революции 17-го?..

… У прадеда все сложилось неплохо. Жизнь была даже на далекой планете Сахалин. Вскоре, за отличное поведение и талант работать «как чёрт», его перевели на поселение; появились семья, хозяйство. У японцев, живших на острове, научился тонкостям фермерского дела. Перебравшись в Приморье, развернулся: земли было – отсюда и за горизонт! Обзавелся американскими сеялками-веялками, наёмными работниками. А тут – колхозы! Во избежание новых мытарств уже в ранге кулака, отдал Семён новой власти землю и машины, но детей отправил в город, подальше от колхозной жизни. Может, тогда сожаление, что отпустил «погулять» смутьянов, стало особо острым?..

Знаю одно: «эффект бабочки» от прадеда вовсю «работает» на его потомках. Ни один из нас не лез в политику, какой бы режим не был на дворе — стойкая неприязнь! И еще: турбулентные потоки, протащившие Семёна от Севастополя до Сахалина, продолжают свое дело – внимание! – по мужской линии! Из 24-ти наследников его единственного сына, моего деда, 18 – разбросаны по всему свету, и большинство из них живет у моря…