Деревня

Это была старая маленькая деревня, где жизнь походила на застоявшееся озеро. Отрезанный от мира высоким седым лесом клочок земли. Не было здесь особенных людей или особенных историй, каждый жил как мог. Растил пищу свою на своем огороде, пил воду свою из собственного колодца и привычным было то, что не нужно было переживать большие горести. Жить, улыбнувшись раннему рассвету, и сладостно дремать на деревянной кровати после долго рабочего дня.

В тихом и скромном мире тихих и скромных людей было особенное место. О нем никто никогда не говорил вслух. Слова оставались лишними, словно ненужные стеклянные купола, которые лишь скрывают красоту истинности. Туман всегда покрывал возвышавшийся на непривычном ровном пространстве маленький холм. Он давно зарос буйной непослушной травой, но узкая тропинка, сотворенная из тысячи шагов, всегда напоминала о том, что каждый день начинается с восхождения на эту крохотную вершину.

А на вершине стояла истерзанная непогодами хибарка, в которой явно не различалось бы жилище человека. Всякому новому гостю деревни, если уж и случалась такая чудесная встреча, хотелось обязательно заговорить об этом доме. Но мало, кто оставался с ответом.

Он жил, как все. Сражался каждый новый день с наступавшей старостью, долго бродил в лесу, когда хотелось задыхаться от внутренней немощности. И теперь уже не знал, что осталось от того красивого и полного сил молодого юноши. Былые крепкие руки походили на умирающие сухие ветки, глаза из ясно карих превращались в белесые и вовсе затуманенные. Заправляя поутру кровать, он помнил, что когда-то она останется нетронутой. И уже почерневшая и застиранная простынь не будет чувствовать его грузного одряхлевшего тела.

Какое счастье может тронуть одинокого, медленно умирающего человека. Умирающего не от тяжкой болезни или собственной старости. Смерть поступила хитрее, каждую минуту она изнашивала истерзанную душу, медленно и тихо подкладывая в сон воспоминания юности.

Он сотни раз проклинал себя, сотни раз стоял на этом холме и кричал диким зверем, сотни раз падал на колени и призывал всевышнего. И лишь постоянный ветер утешал его, легко лаская белые словно снег волосы.

Двадцать пять лет, тогда ему казалось, что это тот самый возраст свершений. Он чувствовал себя безгранично счастливым. В руках красовался диплом о высшем образовании, работа нашлась подходящая, жили с девушкой в общежитии, в тесноте да не в обиде, главное, в любви. А отец гордился своим единственным сыном. Жизнь будто подарила ему бесконечную белую полосу, он преодолевал мелкие неурядицы и всегда искренне улыбался. Все шло как нужно. Только сам он привык много думать и всегда говорил правду. Эти нелепые черты пугали его друзей. В компании он мог долго молчать, час или два сидеть поодаль, а потом одной фразой ввести всех в оцепенение. И ничего великого не говорил. Скорее напоминал.

День клонился к обеду, солнечные лучи пробирались в щели разваливающейся хижины. Это дарило небывалое тепло. Своим скованным шагом он добрел до тонкой полки, прибивал еще по молодости и силе, а теперь стоило больших трудов, чтобы дотянуться до этой деревяшки. Образок, подаренный любимой, он протирал каждый день. Ленточка с ее крепкой русой косы была аккуратно завернута рядом. Все богатства за долгую жизнь. Еле касаясь тряпкой полки, он с трепетом вспоминал свою Любушку. Его Любовь, которая теперь живет в большом городе и давно стала бабушкой трех проворных мальчуганов. В глазах на миг потемнело. Пальцы успели вцепиться в полку, но быстро соскользнули, сжимая в руках клочок бумаги.

Он осел на пол, ощутил колкую боль в спине и силы, чтобы подняться еще оставались, но этот самый клочок бумаги, как ядовитый паук высосал все, что копилось внутри. Руки дрожали, постепенно задрожало и тело. И тихий старческий плач разрезал пространство разваливающейся лачуги. Вся его жизнь была в этой бумажке. Вся его жизнь.

Уже была ночь, когда они очередной раз сидели в квартире друзей. Парни о чем-то весело разговаривали, травили байки. И беззаботно рассказывали о спившемся мужичке Борисе. Он жил в соседней квартире, его жена умерла от рака, потому что в семье не хватило денег на операцию, а государственная квота не могла покрыть расходы. Дочка сначала жила с Борисом, но потом была оправлена в детский дом. Алкоголь сломал мужика, как соломинку. Суды и лишение родительских прав, он и не сопротивлялся. Только дочка несколько раз сбегала оттуда и до ужасающего крика тарабанила в двери отцовской квартиры. Борис каждый раз нехотя открывал, а потом снова оправлял дочку в детский дом. Не помогали ни слезы, ни плач, ни синяки, которые оставляли старшие девочки на детском невинном лице. Парни в сотый раз мусолили эту историю. Большая полторашка водки, вонючая селедка и жизнь мужика снова выходила на выдуманную арену цирка. Всем было забавно. Слюнтяй, слабак, не справился. А он сидел, вжавшись в угол, и слушал друзей, в какой-то момент рубашка стала тесна, звон в ушах перекрыл все звуки. И ему поплохело, он совсем не пил, но состояние было даже хуже. «За что они этого мужика, весь дом и так травит его, кричат, что навечно погубил свою дочь» Он медленно встал и собрался уходить, но парни начали останавливать, пытались влить водку. Тогда он силой оттолкнул их и уже в дверях произнес: «Оставьте этого мужика в покое, сами не лучше, ведь так нельзя, все мы люди»

И тут парни на перебой начали поносить его, вспоминая все умные речи, которые он когда- либо говорил. Да и что не придет на ум пьяному. Но одна фраза моментально врезалась в него, как надвигающейся айсберг. Один из парней порыве гнева крикнул: «Ох, ты ж, какой. Живешь на всем готовеньком, только и рассуждаешь о этих бедных людишках, хоть бы одному помог.»

Руки сжались, голова раздулась как шар. Он пришел в общежитие, но не уснул, даже поцелуи Любы не смогли укрыть его от тошнотворных мыслей. В голове пульсировал лишь один вопрос: «Что делать, я должен что-то сделать»

На следующей день он отправился с утра к этому мужчине, стопка за стопкой и разговор завязался по душам. Борис рассказал о всей его жизни, о жене и дочери. О том, как тяжело приходилось во время болезни всей семье. О том, как после смерти потерял работу и засел за бутылку. И о том, что теперь соседи не дают ему прохода. Вышел от мужчины он только к вечеру. Еще неделю собирал все сведения, бегал по учреждениям и даже наведался к дочке Бориса. А потом сел за работу, несколько суток, не выходя из комнаты, он что-то строчил на взятой у друга печатной машинке. Потом собрал откладываемые на черный день деньги и пошел в типографию. О том, что именно он написал, никто не спросил. Деньги оплачены, а большая машина уже чеканит его строчки. Он раздавал брошюры бесплатно, оставлял их в подъездах и магазинах. Город был маленьким, напечатанного хватило на всех. Скоро о его статье начали говорить во всем городе, сначала это были тихие сплетни, потом общество разгорячилось. Слухи пустились по всем телефонным проводам. Через несколько дней начальник вызвал к себе и попросил написать заявление по собственному желанию. На вопрос по какой причине, со смехом ответил: « За твою писанину». Домой шел удрученный и искренне не понимал, что не так. Дома Люба вся в слезах сразу кинулась на шею

-Мальчик мой, зачем ты это сделал. Мне вовсе прохода не дают, говорят, что живу с умалишённым. Ну, кто просил тебя писать это?

Он дрожащим голосом ответил

— Я ведь хотел только помочь

-Кому помочь?

И она снова разрыдалась.

Прошла еще несколько дней, и когда он выходил из подъезда тот самый мужик бросился на него с кулаками. Борис в пьяном угаре кричал на весь двор: «Идиот! Идиот! Я тебе душу открыл, а ты всем об этом рассказал. Обо мне теперь весь город знает. Власти за меня взялись. Говорят, нажаловался, под суд пойдешь… Известным решил стать, а мне, как жить?». Все случилось в один миг, он увидел у мужика горлышко от бутылки, тот уже замахнулся, но его сильный кулак опередил шаткие действия Бориса. И мужчина рухнул на землю без стона. Соседи выглядывали из окон, теперь вся улица считала его умалишённым дикарем. Быстро вызвали скорую. Но мужчина был мертв. Как потом сказали, травмы несовместимые с жизнью. А он еле добрался до квартиры. Выходить на улицу было опасно. Несколько раз приезжала милиция, вывозили на следствие. Началась шумиха. А ему казалось, что все это происходит где-то далеко. Что он сделал. Ведь только хотел помочь. За месяц, отец, известный в городе врач сумел замять дело. Но информация дошла до Москвы. Новый шквал хаоса угрожающе наступал, начались разбирательства. Суд вынес приговор и дал 5 лет колонии. Он метался, как загнанный зверь, не знал, как быть и что делать. Единственное письмо с просьбой о другом взгляде общества на жизнь, о другом взгляде на мир, превратилось в смертельный приговор. Годы в колонии тянулись вечностью. Он потерял себя. Ночью просыпался в поту и бредил снова и снова увиденным сном. Тот мужчина лежал распластанный от его удара на земле и шептал в предсмертном хрипе «А как же моя дочь». Вся жизнь превратилась в один натянутый нерв. Он смотрел на себя и хотел впиться зубами, как волк, в собственную шею, чтобы кровь лилась рекой, чтобы внешняя боль убила то, что разъедало внутри. Нет страшнее того, кто осознает свою роковую ошибку и ничего не может исправить.И для него каждый день был жестокой борьбой с собой, где всегда побеждала свинцовая тяжелая вина. И только свидания с Любой спасали от психического срыва. Вскоре его отец предложил постоянную помощь дочке погибшего мужчины, и она согласилась. Тогда от сердца отломили большой густой кровяной комок и он упал в пропасть, немного облегчив мучения.

Прошло пять лет. Он уже потерявший часть сил, но еще желавший жить, вышел из тюрьмы. Люба ждала его и готова была на все. Говорят, что Россия-большая страна, но еще говорят, что если кто-то хочет испортить жизнь человеку, то он найдет его везде. Он переезжал из города в город, пытался найти работу, но везде получал отказ, его называли убийцей, инакомыслящим и опасным для граждан. После года скитаний, он понял, что ничего не получится. И прежней жизни уже не будет. Люба все это время была рядом, но и она начала сдаваться. Пришлось принять все, как есть, принять свое одиночество. Тогда он отправил Любу домой. А сам нашел этот забытый всеми уголок. Построил на холме дом из подручных средств. И стал жить. Люди здесь были добрые. Оторванные от цивилизации, они не слышали о скандале, не знали его, поэтому просто помогали, чем могли. И здесь, среди величественной природы и шумящих дождей он нашел покой. Люба долго писала ему письма, рассказывала о жизни. О том, что его история стала утихать. А потом в длинном письме, пропитанном горьким слезами просила благословение на ее замужество. И он дал. Он любил ее и понимал, что в этой лачуге для его Любы нет места. Пусть она будет счастлива там.

Годы бежали горным ручьем, жителям полюбился этот мудрый, тихий человек. Он помогал всем в деревне от мала до велика.

Но однажды в их деревню заглянул непрошенный гость. Лощеный молодой человек в галстуке и лаковых туфлях. Он пришел к его хибарке с натянутой улыбкой, брезгливо смотрел на грязные стены. И с пафосом произнес: «Я из Московского телевидения, хочу рассказать Вашу историю». Он молча выслушал журналиста и так же молча указал на дверь. Этот молодой человек еще несколько раз наведывался к нему, сначала с едой, потом с деньгами и наконец предложил ему квартиру в центре Москвы за эксклюзивное интервью. Он хотел броситься на этого журналиста голыми руками и задушить, но наученный опытом снова выставил его за дверь и пытался успокоить свое обожжённое сердце. А потом от Любы пришло новое письмо, она рассказала, что телевидение посвятило целую передачу его истории. Видно было, что ей не хочется рассказывать все то, что натворил молодой журналист в своей программе. И она просто закончила словами: «Все будет хорошо». Но в этот раз огласка приняла двоякий оборот. И кто-то из общества встал на его защиту. Стали приезжать из властей, просили перебраться в Москву, обещали защиты. А он стоял на своем, боялся лишь одного, что в деревне все узнают и прогонят даже отсюда. Он жутко заболел и у него началась лихорадка. Все пропало из памяти, и он провалился в темноту.

А в деревни действительно узнали, но когда, он, сломленный от болезни очнулся, едва открыв веки, то увидел, что хижина прибрана, на столе стоит еда. А бабушка Маня ухаживает за ним.

— Что там?- тихо спросил он

-Не бойся, Милок, хорошо, что очнулся. Хорошо, что живой.

-Вы меня ненавидите? — голос сорвался

— И за что это интересно? у кого в жизни не бывает ошибок. Ты не переживай, лучше молочка попей.

И баба Маня напоила его свежим молоком. А потом он узнал, что во время болезни многие жители деревни дежурили у его дома. Прогоняли, как могли всех журналистов. А потом написали письмо к властям, где просили оправдать и оставить в покое их мудрого человека. Наверное, вся его история не стоила такой огромной разбирихи. И в конце концов, деревня зажила прежней жизнью.

Все медленно забывалось. В своей хибарке он встречал весну и осень, читал письма Любы о ее детях и семье. Ходил в лес, помогал мужчинам на охоте. А женщинам в хозяйстве. И лишь однажды выбрался в город на похороны отца. Теперь у него не осталось ничего от прошлой жизни. Он не знал, почему именно так сложилась судьба, не знал зачем небо задало ему такую взбучку. Но каждый день выходил на свой маленький затуманенный холм и с благодарностью произносил имя каждого жителя деревни. Он не простил себя. Но их поддержка дала ему надежду на исцеление своей жизни. Отец оставил ему наследство, достаточно большое. Половину денег он отправил дочке того мужчины. А на другую половину помог многим отремонтировать свои дома. Купить немного скота. И привести деревню в порядок. Тогда же жители стали каждый день поутру приходить к его крыльцу и оставлять кувшин молока и теплый хлеб. И каждый раз он встречал их с улыбкой, всякий приходящий словно ставил свечу на его мысленном алтаре, словно прощал его за единожды содеянное. А они сумели принять его без прошлого. Сумели поверить. А он засыпал на своей грязной простыне и молил Бога лишь об одном, чтобы он дал ему еще один день жизни, в котором он сумеет помочь своей деревне, сумеет поговорить с каждым живущим. И может тогда, еженощный кошмар даст умереть без вины за убитого.