Урок на всю жизнь

Вернувшись после разговора с директором в кабинет, Михаил Тимофеевич, сел в ставшее за многие годы работы таким привычным кресло, и погрузился в свои мысли. Только что ему, главному бухгалтеру, недавно назначенный директор предприятия, с которым у него как-то сразу не сложились отношения, в категоричной форме предложил: или, нарушив требования закона, изменить отчетность, или, если он на это не согласится, уволиться.
Ни одно из этих предложений не устраивало Михаила Тимофеевича, прекрасно, понимавшего, что при любом варианте ему долго здесь уже не работать.
В его памяти возник случай, о котором он многие годы запрещал себе вспоминать, испытывал при малейшей попытке его вспомнить стыд и почти физически ощущал то состояние, в котором он, тогда еще молодой сельский парень, находился.
Но сейчас он не стал подавлять его, впервые за многие годы разрешил себе вспомнить …
… Наверное, он действительно был хороший дояр, или как тогда было принято называть, оператор машинного доения. Если бы было наоборот, не приглашали бы его в президиумы собраний, пленумов и конференций; не печатали бы о нем статьи и его портреты в районной и областной газетах.
Ему льстило, что и сельчане и руководители разных уровней называли его не Мишкой, а Михаилом, ставили в пример другим. Постепенно, хотя на первых порах он страшно смущался, да и, честно говоря, просто боялся, ему стало нравиться выступать с трибуны, тем более, что тексты ему каждый раз готовили и ему нужно было лишь их прочитать.
Он и не запомнил, когда в борьбе за высокие надои, впервые совершил то, что в дальнейшем вошло у него в привычку: стал разбавлять только что надоенное молоко. Первоначально чуть-чуть, помаленьку, с опаской, а потом все смелее и больше, и больше.
Правду говорят: «сколько веревочка не вейся, все равно кончик будет». Вот и его однажды после вечерней дойки, обступили на дворе у фермы доярки и наперебой, не стесняясь в выражениях, начали высказывать ему все, что у них накопилось. Услышал он: и об его регулярных отсутствиях из-за участия в различных мероприятиях, когда им за него приходилось ухаживать за закрепленными за ним коровами, доить их; и о ставших им известных фактах разбавления им молока.
Ему бы прислушаться, повиниться, поблагодарить, или как тогда говорили, «сделать выводы». Но «взыграла в нем кровь», начал он все отрицать, чуть ли не оскорблять их.
Так, крича и пятясь, отступал он от разошедшихся доярок, пока, поскользнувшись на «коровьей лепешке», не сел в навозную кучу, подготовленную скотниками для вывоза на поля.
Хохот доярок, их язвительные реплики, преследовали его не только пока он задворками пробирался домой, в избу, но и теперь, на всю жизнь оставшись в его памяти.
Утром следующего дня он навсегда уехал из совхоза…
… Михаил Тимофеевич, все окончательно решив для себя, взял ручку, придвинул к себе лист бумаги и написал: «Прошу уволить меня …».