Подарок

Из многих знаменательных дней рождения мне запомнился этот, из школьного детства…

Я вызывал у неё отвращение, как крысёнок. Иногда она не выдерживала, останавливалась возле парты, где с Читой, Читаевой, сидел я, и свистяще шипела:

— Убирался бы в свою деревню!..

Всё отдал бы я, чтобы убраться в родную, добрую Благодатку, в светлую избу, где с божницы заботились обо мне Христовы глаза, где, похожая на божницу, заботилась обо мне бабушка Оня…

— Ш-ш-ш… Парш-шиво пиш-шеш-шь!..

И писал я не хуже других, и решал: не зря же Чита тетрадки мои воровала и выдавала за свои, мне же подсовывала двоечно-троечную свою городьбу. От ненависти учихи, от её шипения змеиного я затравленно — отравленно! — сжимался в комочек, готовый съёжиться невидимо под партой, и мне было не до Читы.

— Посмотрите на мой профиль, ребятки! — сидя у окна, учиха по-кошачьи выгибалась — вот-вот замяучит, — почти упираясь бюстом в подхалимную, лисью моську Рублёвки. — Это греческий профиль, детки! Античный. Классический. Эталон! И имя у меня греческое — Аттолия, Аттолия Адриановна.

Аттолия-Эталония свои уроки античности проводила регулярно. Ничего хорошего в этой «гречанке» не было, а угреватое, в хотимчиках лицо часто покрывалось красными, как у поддавальщицы, пятнами. И вот в конце марта Толя подозвала к себе старосту класса Рублевскую и что-то стала ей со свистом нашёптывать. Рублёвка понимающе закивала, покачивая пышными чёрными бантами, огладила оборки на фартуке и торжественно, точно выступала в октябрьском литмонтаже, объявила:

— Ребята, завтра у Толи Андревны день рождения, и мы должны подарить ей подарки!

Мы уже целый год маялись в Рудне. Врачи предписали матушке переехать на лечение в город. Ей удалось устроиться техничкой-кубовщицей в общежитие. Я был сам себе господин. Обсевок в безотцовском поле: папаня сгинул где-то в безвестности. К моменту, когда Рублёвка объявила о подарках, у меня уже был солидный послужной список — учился я во вторую смену. Голодный, стыбзил с прилавка магазина обломок пряника, который пылился под весами-уточками — забытый, никому не нужный. На свалке у речки Рудни в одной из мусорных куч разворошил клубок магазинных чеков. Выбрав самый свежий, отправился в продмаг за леденцами. Продавчиха чуть весы с гирями на меня не опрокинула, хай подняла. И как догадалась, что чек — использованный?.. Зато в чику рупь с полтиной выиграл. На мороженку заработал, и на киношку осталось. И вот предстояло мне ещё один подвиг совершить — выклянчить немного деньжат на этот чёртов подарок у матушки.

— Откуда у нас деньги, Вова? Учительница же должна понять…

Конечно, я мог напрячься и выиграть на подарок, но тратиться — на Толю?!.. После причитаний матушка всё-таки выделила аж целую пятёрку. Для Толи это слишком жирно было, и я тут же купил леденцов, потом ещё немного, и ещё… На трёшку купил пудру, похожую на зубной порошок.

И вот Рублёвка, в белом фартуке, в белых атласных бантах, торжественно понесла дорогущую коробку, тоже с пышным бантом… Сбор дани начался. Подарочки были ништяк. Толя умильно взирала на данников, не забывая демонстрировать свой чеканно-монетный екатерининской профиль.

Когда же я, сгорая от стыда за неё и за себя, сунул в великолепную кучу нищую свою пудру, с Толей что-то стряслось. Ни с того ни с сего она вдруг всплакнула и коснулась царскими своими устами моей чумазой, конопатой щеки.