В грозу. (Быль)

«Я помню ночь, тепло кроватки,
Лампаду в сумраке угла
И тени от цепей лампадки.
Не ты ли ангелом была?»
И.Бунин
О бабушке Килине (Акулине) можно рассказывать бесконечно. Если бы была такая награда «За доброту», я бы отдала её прежде всего моей дорогой бабусе. Она воспитала, подняла на ноги 10 детей, из которых было 3 родных и 7 приемных. Я помню ее заботливые руки, добрый взгляд и чуткую душу.
Летние каникулы я проводила всегда у бабушки Килины, в украинском селе Богуслав.
На крыльях памяти я лечу в родные места, и всплывают картины летнего зноя, и носимся мы с братом Шуркой по огородам, срываем спелые огурцы и помидоры, прыгаем в холодную копанку, разгоняя мальков, молниями снующих в чистой воде; гуськом шлепаем вверх по узкой тропинке, по обеим сторонам которой благоухают желтые гвоздики и астры; наслаждаемся ароматом помидорных листьев; забегаем в садок, жадно поглощаем черные ягоды шелковицы, вкус которых непередаваем. Потом рвем вишни для вареников. Сидишь на дереве и поешь на весь Богуслав: «Дивлюсь я не небо тай думку гадаю…»
А на небе собираются грозные тучи. Вот-вот хлынет ливень. Скорей в хату!
Никогда не забыть мне ту летнюю грозу…
Удар грома был такой оглушительный, что у меня заложило уши. Удар повторился, как будто треснул огромный стеклянный шар,- душа моя сжалась в комок и куда-то укатилась. Я вся задрожала и кинулась в бабушкин подол. Ее теплые руки обнимали мою голову. Сама она тоже «злякалась», стала быстро креститься, шепча молитву: «Матерь Божья, Николай — Угодник Божий, ангелы Божьи, спасите и сохраните нас грешных!»
Она подошла к иконам, встала на колени. Глядя с мольбой на божницу, под страшные раскаты грома и беспрерывно сверкающие молнии, учила нас, меня и Шурку, молиться. С тех пор я помню наизусть «Отче наш» и «Богородицу». Но именно с тех пор я всю жизнь боюсь грозы. Дело в том, что гроза в деревне – это совсем не то, что в городе. Там она перед тобой, как на ладони, ты остаешься один на один с этим грозным небесным посланием, непредсказуемым и всеобъемлющим. До 50-х годов в Богуславе никаких громоотводов не было, даже электричества и радио не было. От молнии часто загорались соломенные крыши, и пожары несли много беды.
Мы повторяли за бабусей слова молитвы, а за окном бушевал ливень, скрипели ставни, раскачивалась старая акация, трещал плетень, ежеминутно сверкали молнии — было страшно…
Сквозь шум дождя мы вдруг услышали жалобный детский плач. Бабуся не раздумывая выскочила на улицу, подбежала к воротам и увидела под плетнем маленькую фигурку, свернувшуюся калачиком. Малыш трясся от холода, плакал навзрыд и не мог говорить. Бабушка Килина взяла его на руки и молча принесла в хату.
Она не стала ни о чем его спрашивать. Посадила за стол, налила ему миску горячего борща. Потом достала из печи чугунок с теплой водой, вылила в корыто, сняла с мальчишки (ему было лет 6-7) его мокрые лохмотья, искупала его и одела в шуркины штаны и рубашку, потом уложила спать на теплую лежанку, укрыв дедушкиным кожушком. Мы с Шуркой смотрели во все глаза, потрясенные случившимся.
А утром состоялся короткий разговор: Хлопчик, откуда ты пришел? Где твоя мама? Как тебя зовут?
Ответа пришлось ждать долго. Сначала были слезы. Они катились ручьями по исхудалым детским щекам. Потом он тихо выдохнул из себя: Я Гошко (Гришко). Из Пятихаток. Мамка вмерла.
Больше бабушка ни о чем не спрашивала. Она знала, что такое детское горе.
В тот голодный 1947 год на Украине много беспризорных детей скитались по селам в поисках хоть какого-нибудь питания. В Богуславе никогда чужих детей – сирот не отдавали в детские дома. Так и нашего Гришу взяли к себе бездетные муж и жена, жившие неподалеку от нас. Гриша рос крепким, смышленым мальчиком, хорошо учился. Он часто прибегал к бабусе Килинке, получал от нее подарки на Рождество и Пасху. Поиски его родных не прекращались. К счастью, нашлась его младшая сестренка Катя. Спустя много лет Гриша, став кадровым военным, приезжал в отпуск к своим приемным родителям в Богуслав, но бабусю Килинку никогда не забывал навестить. Вот такая история.