Музовоз

— Это поезд, понимаешь? Ставишь на рельсы паровоз, цепляешь вагон и толкаешь. Добавлять новые вагоны проще — состав уже едет. Скоро поезд начнет удлиняться сам, а ты только управляй: выбирай пути, тормози, разгоняй и вези на Конечную, — писатель вперил взгляд в юношу. Семён молчал, как молчал на дорогущих курсах, единственным плюсом которых стал номер телефона Маститого.

-Ты понимаешь,- наставник хмыкнул,- да только нарисуешь лучше, чем напишешь.

Парень упорно разглядывал распечатки, поруганные красными росчерками и черновики с идеями-образами.

-Завтра последний урок,- Маститый умолк настолько, что Семен поднял глаза.

-Зачем тебе это? — писатель кивнул на стол,- и что это даст им?- рука указала на штору. За ней в соседних домах ещё не спали: в детских, гостиных, спальнях.

— Напиши про это и принеси мне завтра.
***

Конец следующего дня пожалел лишь свет фонарей за шторами. Маститый прочитал вымученный текст дважды, ещё пару раз окинул взглядом лист и встал. Напряженный взгляд проводил писателя к шкафу.

Маститый последил пальцем по форзацах и выдернул книгу. «Первая»,- вспомнил обложку парень. Прогнав страницы веером дважды, Маститый вернул ее на место. Писатель разглядывал оставшийся меж пальцами пожелтевший прямоугольник:

— Он зарядился.

— Что? – Семен вернул учителя в настоящее.

Писатель протянул ему клочок бумаги.

Парень узнал в нем старый, как в детстве, проездной билет. Тогда еще проверяли: счастливый или нет, и считали пробитые контролером дырочки. У пожелтевшего прямоугольника на ладони сумма первый и последних трех цифр совпадали, а проколов не было.

-Он теперь твой. Жди с ним и своим листком сегодня в 2 ночи на остановке “А. Сцепки”. Не раньше и не позже — это важно, — и писатель выставил парня за дверь, игнорируя вопросы.

Семён недоумевал, спускаясь по лестнице. В кармане пальто бился тюбик клея, в последний момент всунутый писателем.
***

Стекло остановки залеплено листами с урывками текстов, распечатанных или написанных множеством почерков. Тут же рисунки с комментариями и пляшущие ноты с заметками на полях. Зарисовки знакомы – это чуть немного гасит ощущение нереальности. Того, что поблуждав по ночному безлюдью, он – пусть и на 20 минут позже положенного — вышел в свет фонаря и, глянув на табличку, замер перед стеной посланий. Приклеенных отдельно или внахлёст, с прозрачностью покинутых или ещё нетронутых пропусков.

Натянутая вокруг тишина с легкостью поглощала шёпот читающего послания Семёна, но ритмичный металлический стук пробил в ней уничтожающие бреши. Листки перед Семеном с шелестом затрепетали, заскрипел закачавшийся аншлаг.

В ушах ровно, словно во сне, застучало сердце. Парень медленно повернулся и сощурился от света фары. Окоченевшие пальцы ощупывали карман пальто.

Гул двигателя зачах одновременно с шумом сердца в ушах. Передняя дверь трамвая разъехалась, явив крупного мужчину в синей спецовке. Тот безразличным взглядом сверил массивные часы с табличкой, ловко подцепил из трясущейся руки билет и, секунду на него поглядев, процедил:

-Чего стоишь? Приклеивай.

Семён полоснул лист тюбиком и с силой прижал распечатку к свободному месту. А когда отпустил руку — лист не упал, заколыхался в такт с другими.

Снова, теперь в бешеном темпе, забилось в ушах сердце. Сквозь его бой донеслось ворчание двигателя. Парень качнулся в сторону Синего, тот проворно сунул в онемевшую ладонь билет. Двери скрыли человека и трамвай тронулся.

Глаза слезились, сердце стучало, замерев лишь на миг, когда погас фонарь. Семён побежал.
***

Дома он начал писать, даже не разувшись. Крупный почерк словно зрел на бумаге: росли следующие буквы, тянули и перевешивали строку. Парень сокращал, заменял на знаки, обводил. Потом порвал лист и взял чистый.
***

Состав. Длинный, аж хвост теряется у горизонта. За пультом поезда — Семён. Сзади громоздкая в синем спина застыла на фоне алого котла. Лицо, фигуры, поезд в дыму — все фотографически похоже. Прекрасная картина, но без единого слова.

Пять минут спустя он несся к остановке, а вместе с карманом пальто трепыхался скомканный погашенный билет.