Одиннадцать в клеточку

Дедушка всегда гордился своей необычайной памятью. Имена, места, даты – ничего не затиралось в его светлой голове, поэтому, когда пришел Альцгеймер, все домашние долго отказывались в это поверить. Страшный диагноз свалился на голову, как валенок случайному прохожему в ночь рождественских гаданий, и дед, зная, что отныне сознание ему больше не товарищ, невероятно спешил с приготовлениями к передаче в чужие руки самого ценного, что бережно собирал и копил с юности – своих воспоминаний.

Отец всю жизнь коллекционировал часы, брат — марки, которые я, по глупости, однажды изрисовала фломастерами и испортила невероятно ценную коллекцию (до сих пор не понимаю, почему меня за это никто не высек), а дед… Дед, в отличие от всех нас знал, что действительно дорого, и хранил в своей голове всю историю нашей семьи, саму жизнь, от прадедов до правнуков.

Однажды вечером, после того, как он узнал о болезни, дед пришел ко мне в комнату с пачкой чистых тетрадей и кульком ручек.

-Что делаешь? – спросил он, пристально разглядывая мое лицо, словно желая как можно четче его запомнить и, не дожидаясь ответа, продолжил:

-Нюся, я хочу, чтобы ты знала, что я очень тебя люблю. И если я вдруг когда-то скажу тебе нечто иное, прошу, помни, что истинны лишь эти мои слова, сказанные пусть ртом, но произнесенные сердцем. Скоро вас у меня отнимут, как отнимут меня у самого себя, и, пока этого не случилось, я хотел бы сохранить себя здесь, — дед похлопал по стопке тетрадок.

В течение двух лет дед приходил ко мне в комнату и диктовал все, что помнил, что так хотел сберечь. Моменты просветления случались все реже, и он очень торопился, не желая растрачивать ни одной драгоценной секунды. В одиннадцати толстых тетрадях собрано все, что он успел рассказать мне – крестьянское детство, ужасы войны, прелести мирной жизни, первые шаги моей мамы, ее замужество, таежные вылазки с батей, я, мой первый зуб…

Благодаря деду я научилась вести дневник. Отчасти из-за того, что моя память не так совершенна, как его, и не может хранить столько интересного, отчасти потому, что хочу позаботиться о своей личной коллекции заранее на случай, если со мной приключится то же, что и с ним.

Стоя у его могилы, я думала о том, что мы есть без нашего прошлого. Действительно, отними у человека воспоминания, и ты отнимешь всю его жизнь. Как это страшно – оглядываясь назад, находить там лишь пустоту и мрак, и я рада, что дед, благодаря самому себе, был избавлен от этой участи.

Я часто читала ему эти записи, написанные под диктовку, и он с удовольствием погружался в то, что измученное сознание уже не в силах было удерживать. И пусть после прочтения строки снова предавались забвению, угасая в памяти, как рябь на воде, главное, что эта бесценная коллекция памятных дат и событий теперь обрела надежное пристанище среди клетчатых страниц, исписанных неровным детским почерком. Папина коллекция часов уже давно на свалке, изрисованные мной марки брат со слезами сжег еще двадцать пять лет назад, а аккуратная стопочка в одиннадцать тетрадей, перевязанная бечевкой, так и хранится в мамином шкафу, и нет ей ни цены, ни времени.