Печеночный паштетик

— Это нужно делать с любовью, — сказала Инна, надевая фартук.

— Да? А я думала, что только детей нужно делать с любовью.

Я хотела закурить, но Инка меня остановила:

— С ума сошла. Никотин проникнет в пищу – и тогда… Ой, тогда!..

— У тебя ж вытяжка, — попробовала запротестовать я, но сигареты убрала. Ничего не поделаешь, я здесь гостья.

Инка вытащила из холодильника маленькую кастрюльку и открыла крышку:

— Сегодня еще можно.

— Слушай, мне б покурить.

— Тогда иди на лестницу, а я займусь готовкой. Только не выходи в тапках.

Я послушно поплелась к двери, по пути сменив тапочки на свои высоченные сапоги. Дура ты, Инка! Совсем помешалась на стряпне. Я лично за здоровую пищу. И чтоб без разных прибамбасов. И чтобы пришел – ррраз! – и съел. И много! Чтоб почувствовать, что съел. А Инка говорит, что вкусно – это мало.

Когда я вернулась в кухню, Инка колдовала около стола, на котором были расставлены крошечные пиалочки. Она строгала на терке кусочек отварной печенки.

— Ты в паштет морковь добавляешь? – спросила я, словно мне было дело до ее паштета.

— Конечно. Она дает мягкость, сладость и нежность. А то печень на то и печень, чтобы действовать на печень. Обязательно нужна мягкость.

— Я пробовала. Нудно делать. И к тому же я пересолила. Влюбилась, что ли?

— Не-е-е-ет, — заверещала Инка. — Ни соли, ни перца. Все соли в самих продуктах.

— А перцы – они сами. Да? – съязвила я.

— А ты не ерничай. Сними-ка лучше с плиты капустный отвар.

Я подошла к той маленькой кастрюльке из холодильника, которая грелась на плите.

— Кипит.

— Ай-яй-яй, — запричитала подружка. – Недоглядела! Поставь на подоконник. Только крышку-то, крышку-то не снимай. Микробы!

— Да какие у тебя микробы, Инка, они все сдохли от тоски, — возразила я, но послушно выполнила ее просьбу: — Зачем капустный отвар? Не проще ли мясной? Или костный?

— Если у тебя организм как помойка, то можешь и на костном. – Она любовно перетирала деревянной ложечкой ссыпанные вместе вареную морковь и паштет. – Так, теперь немножко гречневого продела. Продел такой грязный. Умудохалась выбирать из него мусор, щепки какие-то, потом промывала в трех водах. Бр-р-р.

— Ну и винегрет! Еще и продел! А что нельзя просто гречу?

— Грубая пища.

— Греча?

— Да! Только и пользы, что магний.

— Немало. А продел вообще можно есть только с закрытыми глазами.

— Правильно. Глаза закрываешь от удовольствия.

Она добавила в пиалку еще чайную ложку неаппетитного продела. Потом сунулась к кастрюльке.

— Главное, чтоб не выше 36 градусов.

— Померь ему температуру.

— Дурочка! Ничего ты не понимаешь. Ты не гурман.

— Пффф! Буду я смак искать в проделе. Наварю кастрюлю овсянки – и привет!

— Что? И как потом с желудком? С кишечником?

— Да прекрасно.

Качая головой, Инна принялась процеживать капустный отвар из кастрюли в другую пиалку. Потом аккуратно, как ювелир, серебряной ложечкой она положила туда смесь из морковки с печенкой, а другой ложечкой добавила два раза серый продел. Потом перемешала.

— Зеленью украсишь? – поинтересовалась я, которой та-а-ак надоело это чудодейство.

— Ой, чуть не забыла, — всполошилась Инка, — спасибо, что напомнила. Она достала с полки какую-то микроскопическую склянку и вытащила пинцетиком для бровей два кристаллика:

— Это особая приправа. Это – можно и нужно. Мне из Франции привезли.

Она стояла и любовалась сотворенным.

— Все! – выдохнула наконец Инна. – Готово. Можно звать. – и она отправилась в комнату.

Через полминуты в кухню гордо вошел на тонюсеньких ножках тойтерьер Чижик.