Везучий невезучий

Бывалая лохматка дала маху и попалась-таки на глаза шныряющему поблизости кобелю. Раззява и тявкнуть не успела, как пакостник её покрыл и без претензий на отцовство испарился.

Через два месяца из-под хвоста щенной суки шлепнулся на землю единственный щенок. Без конкурентов за пайку, последыш рос стремительно, безудержно превращаясь из сосунка в крупную псину.

В его жизни все шло гладко, пока злая судьбина не выкинула фортель. В один недобрый день свора местных замухрышек окружила и знатно оттюнинговала соплеменника. Просто так, чтоб знал свое место.

Но назло всем, дворняга, лишенный в неравной схватке хвостатости и вислоухости, оправившись от ран, стал похож на вызывающего почтение алабая. Правда, за угрожаемой внешностью таился все тот же доверчивый характер. Добряк даже не тяпнул никого из шалопаев, подманивших его колбасой и сбросивших с моста в реку на верную погибель. Просто так сбросили, для смеха.

Оказавшись на глубине, горемыка запаниковал и уже попрощался с жизнью, как тут быстрым течением барахтающийся пёс был вынесен на отмель. Повезло, однако.

Обсохнув, чудом спасенный заметил, что ему больше не хочется почесаться, поймать на зуб злодеев, атаковавших страдальца с приходом тепла. Все ненасытные кровососы почили в Бозе во время длительного заплыва. Вот уж правда — «Бессчастье со счастьем в одной лодке сидят».

Живя привольно и бездумно, о мамкином наставлении: «Бойся, сынок, гицеля», — дурашка вспомнил, когда на шее уже затянулась петля, и красномордый забулдыга запихнул сопротивляющегося насилию зверюгу в вонючий фургон. Дверь захлопнулась, и изловленный был доставлен туда, где город втихаря избавлялся от расплодившихся дворняг.

Сидя в загаженном вольере среди десятков других неудах, ждущих своей очереди на убиение, смертник с горечью подумал: «Хана мне!» — как тут откуда ни возьмись появился мужик, осмотрел контингент и сказал кому-то, указывая пальцем на черного симпатягу: «Этого возьму!» Затем обратился к избраннику: «Пойдешь со мной?» Еще не веря в удачу, тот в ответ подобострастно завилял куцым хвостом.

— Ну и на фига мне эта свобода? Там голодно, холодно и опасно, а здесь — жратвы, хоть лопни, гулять водят, обхаживают, — рассуждал новосел, распластавшись в просторной клетке. Но недолго музыка играла. На пятый день безмятежного пребывания в земном раю его завели в комнату с названием «Вивисекторская», поставили на железный стол, опоясали ремнями и всадили иглу под кожу. Насмерть перепуганное животное взвизгнуло и, погружаясь во тьму, уже не увидело белых чудищ в масках и резиновых перчатках.

— Готово? — сухо спросил врач у ассистентки и, получив утвердительный ответ, скомандовал, — начинаем.

Все вокруг пришло в движение: засветились экраны приборов, запрыгали стрелки датчиков, ухнула помпа, звякнули инструменты — ученый люд заработал завзято.

Но и на этот раз пять часов манипуляций закончились провалом. Подопытный с вживленными в обритую голову проводами, соединявшими его мозг с энцефалографом, безжизненно обмяк.

Вивисектор, снимая перчатки, произнес: «Извини, друг… Не повезло тебе».

Замученный людьми и людьми же увековеченный в бронзе, сегодня наш безымянный герой сидит на постаменте перед Институтом экспериментальной медицины, сверкая отполированным носом. Если бы бронзовый пёс мог, он сказал бы назойливым прохожим: «Трёте мне нос? Об удаче просите? Но я уже сделал для вас все, что мог. Оставьте меня в покое».