Осень по имени Ли́са

В то время года, когда люди любят предаваться ностальгии, плакать и сетовать на неурядицы, я чувствую дыхание жизни и троекратную энергию для движения.

Я люблю осень.

И привык повторять, что если бы она была девушкой, то непременно с ней переспал. Не знаю, что вышло бы в итоге. Может, я изменил ей с весной, а потом коварная соблазнительница меня бросила. А, может просто растворился бы в тумане, как сон наяву.

Вам нужно знать обо мне тот факт, что я привык не придавать словам особого значения. Никогда не делайте так.

Мне всегда казалось, что осень непременно рыжая. Ничего подобного. Ее волосы цвета темного ореха. Она носит красные ботинки и не любит делать макияж.

Я увидел ее на перекрестке у светофора. В наушниках заиграли " The Hardkiss"[1], я как раз завязывал непослушный шнурок на кроссовках, и в такт музыке затянул узел. Довольный этой мелочью, хотел глянуть на светофор, а увидел ее. В голове вспыхнули очень яркие картины несуществующих отношений. Загорелся зеленый. В те несколько секунд, что мы шли навстречу друг другу я успел взглянуть в ее притягивающие карие глаза и понять что пропал. Боясь опоздать, взял ее за руку и, не зная, с какой фразы правильно начать, сказал нелепейшее, что можно вообразить:

— Я люблю тебя. Это веский повод выпить со мной имбирный кофе?

Загорелся красный.

Слух ласкал отборный мат местный водителей.

Немало не смутившись, она ответила:

— Имбирный кофе — веский повод влюбиться.

Мысль о том, что я пропал, мелькнула еще раз.

Я звал ее Ли́сой. Она снисходительно улыбалась и пила шоколад с корицей.

С момента нашей встречи холодные дни стали осязаемо теплыми для меня и наполненными музыкой Чайковского. Я узнал о том, что она пианистка в тот день, когда привел ее в святая святых — свою студию. Лиса не ограничилась беглым просмотром моих работ, ее интересовала полноценная экскурсия с детальными предысториями к картинам. Потом, сидя на кухне с горячим карамельным кофе, она сказала:

— В твоих картинах звучит Чайковский.

Этот месяц пронесся в сумасшедшем ритме падающих листьев, а обладательница ореховых волос сделала мою студию приютом целой толпы невидимых композиторов, аккомпанируя на фортепиано моему процессу работы над картинами. И наконец, она согласилась позировать для меня. В тот вечер я не заводил будильник наутро — прекрасно знал, что проснусь очень рано. Завтра я наконец-то приступлю к ее портрету. В моей голове сотню раз прокручивались детали и я долго не мог уснуть.

А проснулся от назойливого визга будильника.

— Какого лешего! — в безуспешной попытке натянуть подушку на голову свалился с кровати. Я сделал себе большую чашку кофе и поискал остатки черничного пирога, который Лиса пекла вчера. Безрезультатно. В воздухе витал аромат подвоха. Войдя в студию, спотыкнулся о гору книжек, загромождавших пианино и меня медленно начала охватывать паника. Все было по-старому, словно не было этого сумасшедшего месяца с моей осенью, словно сейчас снова… а когда взгляд упал на календарь, там была выделена цифра 1. Первое октября.

Безумие.

Все было слишком реально, чтобы быть сном.

В считаные минуты я оделся и выбежал из квартиры. На полпути из подъезда вернулся, и сменил туфли на кроссовки. Окей, если там на небесах решили сегодня повеселиться надо мной, я не против. Нужно только найти Лису. Я бежал, точно следуя маршруту своего сна, и все повторялось с точностью до деталей…

Мне кажется, что я успел увидеть, как она поймала такси около светофора и уехала. Хотя, это могло всего лишь показаться. Я бесцельно бродил весь день, а вечером напился дешевого пива.

Спустя два дня я взял в руки карандаш.

Спустя два месяца открылась выставка. Это была выставка одной картины. И моей музой была сама осень.

На другой день она пришла и очень долго стояла у портрета, в то время я, как завороженный, переводил взгляд от ее красных ботинок на ореховые волосы. А после, обернувшись, она улыбнулась:

— Вам когда-нибудь говорили, что в ваших картинах звучит Чайковский?