Константин Титов. Я был воспитан комсомолом

Константин Алексеевич Титов. Председатель Куйбышевского городского Совета народных депутатов (1990–1991);

Глава областной администрации – Губернатор Самарской области (1991—2007);

кандидат в Президенты России (2000); сенатор Совета Федерации ФС РФ от Самарской области (1993–2001, 2007–2014).

С 2014 года заместитель председателя Общественной палаты Самарской области.

– Каким было Ваше детское восприятие комсомола?

– Я, конечно, хотел стать комсомольцем. Я был так воспитан в семье, где меня хотели видеть приличным и успешным человеком. А для этого надо было любить свою Родину, хорошо учиться, участвовать в общественной работе, заниматься спортом. И только тогда тебя рекомендовали в комсомольцы. А если тебя не принимали в комсомол, значит, ты не очень состоявшийся человек.

Конечно, на меня влияла литература, радио, телевидение. Я очень любил повесть Николая Островского «Как закалялась сталь». Родители выписывали журнал «Пионер», «Комсомольскую правду». Все это я читал и воспринимал комсомол как важную и необходимую часть своей будущей жизни.

– Помните, как Вас принимали в комсомол?

– В комсомол меня приняли в девятом классе. Было заседание школьного комитета комсомола. Кроме меня, принимали еще нескольких ребят. Помню, что на заседании учителей не было. Мне задавали вопросы, я на них отвечал. На все вопросы я ответил, и меня единогласно приняли. А потом было утверждение в райкоме комсомола, где присутствовал и первый секретарь райкома ВЛКСМ. Все было торжественно и доброжелательно. И поздравления были. А потом было небольшое ожидание, пока оформят документы, и мне вручили комсомольский билет и значок. Позже, уже в 10-м классе, я стал членом комитета комсомола школы.

– А вообще, каково было Ваше отношение к общественной работе в школе и вузе?

– Отношение было нормальное, но в вузе я увлекся спортом, и поэтому общественной работы было меньше. То есть я посещал комсомольские собрания, я участвовал в комсомольских мероприятиях, но спорт был на первом месте.

– А чуть подробнее о спорте.

– Я рос в Тольятти. Город современный, молодой, спортивный. У нас в школе проводились соревнования. И семиклассником я пробежал стометровку лучше всех и прыгнул дальше всех в длину. И мне учитель физкультуры сказал: «Ты пойди на стадион и запишись в секцию». Мне сказали – я пошел. Это был стадион «Труд», который сейчас рядом с городской мэрией. Я пришел и попал на летнее занятие лыжной секции. Но я-то не знал, что это лыжная секция. Говорю: «Я хочу записаться в секцию». – «А что ты можешь?» – «Я могу бегать, прыгать». – «Ну давай становись». И я 8-й, 9-й и частично 10-й класс до изнурения, до крови из носу занимался лыжами.

Лыжи – тяжелый вид спорта, это не легкая атлетика. И достиг я там позиций, в общем, хороших. Но потом, чтобы получить первый разряд, надо было бежать 10 километров. И я три раза стартовал, и три раза мне до первого разряда не хватало нескольких секунд. На финише я падал, меня тошнило, но секунд все равно не хватало.

Я понял, что на мне как на лыжнике поставят крест. А тут городские соревнования школ по легкой атлетике. Это летом было, я перешел в 10-й класс. Мне учитель физкультуры говорит:

– Константин, ты вроде бегал и прыгал хорошо. Выступишь за школу?

– Конечно, с удовольствием.

На той школьной Спартакиаде в Тольятти я выступал в четырех видах: прыжки в длину, прыжки в высоту, бег 100 метров и тогда только разрешили школьникам прыгать тройной прыжок. Я все четыре вида выиграл и вот тут уже переориентировался на легкую атлетику.

Уже в авиационном институте, куда я поступил, на меня обратил внимание замечательный тренер Лев Лазаревич Зингер. И он порекомендовал мне специализироваться в прыжках в длину и тройным. Я был определен в сборную авиационного института по легкой атлетике, и поэтому от всех сельхозработ, связанных с уборкой картофеля или помидоров, меня освободили. Но я как комсомолец с удовольствием ездил с группой на картошку. Если соревнований нет и спортивный календарь позволяет, почему бы не поехать. И меня за это ребята из группы уважали. Что я не отлыниваю, хотя мог бы.

– А какое у Вас высшее спортивное достижение было в тройном прыжке?

– 15 метров 17 сантиметров. Я показал этот результат на первенстве вузов Самарской области. А потом повторил на первенстве вузов России в Туле. Так получилось, что потом этот рекорд в области 25 лет стоял.

Мог ли я прыгнуть дальше? Да, мог. Но учеба в авиационном институте – это не учеба в других вузах. Нагрузка была та еще. И для меня освоение профессии было важнее спорта. Поэтому после окончания вуза я не стал дальше тренироваться, а пошел работать на завод.

– Константин Алексеевич, а у Вас в институте были общественные нагрузки? Была комсомольская работа?

– Здесь я должен сказать откровенно: у меня были спорт и учеба. Сначала спорт и учеба, ближе к окончанию института – учеба и спорт. И спорт – большая нагрузка, и учеба – большая нагрузка. И времени просто не было. Но я активно участвовал в комсомольских собраниях, в комсомольских конференциях. А на последнем курсе меня даже избрали в состав институтского комитета комсомола.

Мне один случай из институтской жизни запомнился. Я стоял в очереди в студенческой столовой. И группа старшекурсников – человек пять таких нагловатых, быдловатых – полезла к раздаче без очереди. И это было как раз передо мной, я, конечно, мог как-то среагировать, но стушевался, я тогда еще первокурсником был с боевым весом 68 килограммов. В общем, я смолчал. И в этот момент вдруг появляется парень в костюме с комсомольским значком и достаточно жестко отправляет этих парней в конец очереди. При этом ведет себя настолько спокойно и убедительно, что они молча подчиняются. Потом я узнал, что это наш комсомольский секретарь, и очень зауважал комсомол, когда в нем есть такие лидеры.

– А когда в Вашей жизни началась комсомольская работа?

– Я хотел работать на авиационном заводе, но после окончания вуза попал туда с большими приключениями. Сначала не брали – все забито. Сорок тысяч человек на заводе работает, и ни одной вакансии. В итоге моя судьба решалась на уровне директора завода Митрофана Алексеевича Ельшина. Меня взяли в ЛИС – летно-испытательную станцию, где я студентом проходил практику. Так я стал бортмехаником.

Тяжеловато было. График ненормированный, можно и сутки проработать непрерывно. Вставал я в пять утра. В семь должен быть на заводе. Но ничего, я работал. Доволен был. Оставался дежурить в праздники, мне это нравилось.

– А комсомольская организация была на заводе?

– Конечно. У нее были права райкома. Десять тысяч комсомольцев. Там и первый секретарь, и второй секретарь, и третий, и сектор учета – там все освобожденные. А я как комсомолец работал в цехе и отвечал за политинформацию. И рабочим очень нравилось, когда я в понедельник рассказываю политинформацию за неделю. Обед начинается, они меня зовут: «Костя, давай мы тебя послушаем, а обедать потом будем». Потому что в столовую немногие ходили, там судочки, мешочки. И я им политинформацию докладываю, очень довольный, что меня люди, убеленные сединами, люди, прошедшие войну, слушают.

А еще меня почему-то в художественную самодеятельность определили. Еще одна общественная нагрузка. Причем не петь, не танцевать, не стихи читать, а вести концерты. И я, в общем, вел, и людям нравилось.

А потом, когда я уже сдаю экзамены на бортинженера и получаю летную книжку, меня приглашает секретарь парткома завода Борис Федорович Дробышев. «Тут такая ситуация, – говорит он, – у нас ребята уходят из комитета комсомола, и мы хотим тебя рекомендовать в руководство заводской комсомольской организации, а конкретно – заместителем секретаря комитета комсомола по идеологии». Ну, видимо, ему говорили, что я активно участвовал в самодеятельности и политинформации.

«Я, – говорю, – Борис Федорович, я летать хочу, я уже и экзамены на бортинженера сдаю». Дробышев говорит: «Ты иди подумай, налетаться успеешь».

Я в цехе стал советоваться, а там мне сказали: лучше соглашайся, если на тебя в парткоме взгляд положили, не отвертишься. Ну я и согласился. На конференции меня избрали в комитет – единогласно. Работал. Мне нравилось. И с парткомом ладил. Проходит год-полтора, новая конференция, и я понимаю, что к летной работе уже не гожусь. Я уже отстал, отстал по технике. И я остаюсь в комсомоле.

Потом Борис Федорович Дробышев уходит в горком партии и меня зовет в горком – только ВЛКСМ. В горкоме посидел-поработал и решил поступать в академию внешней торговли. Тогда из горкома кто-то в милицию уходил, кто-то в профсоюзы, а я – в академию внешней торговли. Главный идеолог горкома Лидия Никаноровна Денисова сказала: нет. Мы даже с ней поругались. Я тогда заявил: «Если вы не хотите, чтобы я торгпредом работал, то я буду министром внешней торговли». Мальчишество, конечно. В общем, из горкома я ушел – в аспирантуру в плановый институт.

Пришел к ректору – Анатолию Ивановичу Носкову. Это был 73-й год. Он говорит: «Сдавай кандидатские экзамены. Чтобы мы поняли, что ты представляешь из себя. Два экзамена весной и два экзамена осенью. И мы тебя зачислим». И я сдаю – иностранный на отлично и философию на отлично. Снова встречаю Носкова:

– Ну как, молодой человек, дела?

– Вот сдал два кандидатских экзамена.

– Как сдали?

– На отлично.

– Что ж, я за вами давно наблюдаю, готов стать вашим научным руководителем.

Конечно, это была большая честь для меня. Он человек въедливый, грамотный, экономически очень образованный. И руководитель человечный. Не злобный. Требовать умел, но и прощал некоторые недостатки.

Мы начали с ним работать. А осенью он вызвал меня к себе:

– У меня к тебе есть предложение. У нас секретарь комитета комсомола уходит, поработай вместо него.

Ну и я согласился. Работал уже освобожденным секретарем с правами райкома. Учился в аспирантуре, сдавал экзамены. На кафедре подрабатывал.

Меня избрали в состав райкома, в состав горкома. Но это не какие-то мои личные заслуги, а требования номенклатуры. Работать мне нравилось, работа удавалась.

Секретарем Кировского райкома комсомола был Григорий Козлов. Мы с ним очень сдружились. И он очень много вложил в меня. Советовал: «Самое главное – не врать людям. Можно не говорить, можно не отвечать, можно уходить от ответа, но только не врать. А если что-то сказал, что-то пообещал, тогда будь добр – делай. И всегда говори правду, даже если придется расписываться в собственном бессилии».

– А можете вспомнить самые яркие комсомольские впечатления?

– Конечно, вспоминается работа в ГМК-62. Это еще с вуза началось. Сокурсники Миша Александров и Толя Белов меня туда затащили. Я интересовался литературой, музыкой – дилетантски, как любитель. А они были активистами Городского молодежного клуба. Творческая атмосфера в ГМК мне очень понравилась, а тут мне предложили возглавить дискуссионный клуб «Колокол». Я поначалу отпирался, но президент ГМК Слава Климов убедил, и я стал руководителем дискуссионного клуба.

Я сразу понял, что моих знаний для проведения дискуссий и опыта в их организации (а это экономические и политические темы) мне не хватает. Тут очень помогло знакомство с известным ученым и педагогом Евгением Фомичом Молевичем. Он очень много вложил в меня – в плане риторики, в плане дискуссий, в плане знаний. Он говорил мне: «Ни в коем случае не вступай в дискуссию, если у тебя нет знания предмета, люди сразу это поймут. Говори: а давайте узнаем мнение специалистов».

Молевич даже договорился с ректором политехнического института, чтобы актовый зал на втором этаже в корпусе политеха на Галактионовской отдали Городскому молодежному клубу для проведения дискуссий.

Я думал, никто не придет на наши дискуссии, темы непростые – «Экономика и ты», «Социализм и деньги». Но зал был битком. Если бы не встречи с Молевичем, я бы, наверное, просто опозорился. В итоге всем очень понравилось, и позиция руководителя дискуссионного клуба закрепилась за мной.

В ГМК мне очень нравилось общаться с людьми. А какие легендарные личности к нам приезжали и Кабалевский, и Роберт Рождественский, и Клячкин, и Кукин, и Эсамбаев, и Высоцкий.

У меня даже диалог с Высоцким состоялся. Как раз перед концертом. Он подходит ко мне: «Слушай, у меня голова болит, у тебя таблетки есть?» Я отвечаю: «Таблеток нет, я молодой, у меня голова еще не болит, но если что, я могу в аптеку сбегать». «Да нет, – говорит, – не надо».

А если брать работу в городском комитете комсомола, то первое, на что я попал – это было проведение Студенческой весны. Я работал замзавотделом учащейся молодежи, то есть у меня были все студенты – техникумы и вузы. Причем, когда я пришел, оставались концерты нескольких вузов и, главное, финальный концерт. А тогда Студенческая весна – это был особый масштаб, ведь на финальный концерт приходил первый секретарь обкома партии.

И тут я должен сказать, что мне в работе серьезно помогли три человека: Володя Кучер, Володя Муравец и Зиновий Левянт. Двое последних, к сожалению, ушли из жизни очень рано. Я не стал собирать комсомольских активистов, как было принято, мы сели вчетвером и расписали программу. Какие акценты должны быть в первой части, какие – во второй. Финальный концерт проходил в оперном театре. В зале все областное руководство. А первое отделение заканчивалось оркестром баянов педагогического института, который исполнял фуги Баха. И когда это зазвучало, у меня прямо мурашки по телу, так это было здорово, я понял, что все удалось. Это была такая мощная точка первого отделения. А второе отделение было уже более развлекательное, более легкое. И я тогда вручил подарки Муравцу, Левянту, Кучеру – электробритвы, они тогда только появились в продаже. Неловко, конечно, они такую огромную работу провели, а я отделался электробритвами.

Тогда для меня это было первое серьезное испытание. Потом пошло как по маслу – концерты, конкурсы, фестивали. Потому что у меня была классная нештатная команда – серьезные ребята, которые были городскими лидерами в этом деле. Если надо СТЭМ – Муравец, если что-то музыкальное – то Левянт. И еще один человек был талантливый в нашей команде, он тоже рано ушел – Валера Ерицев.

– Вы легендарных людей называете – это все легенды: Муравец, Левянт, Ерицев.

– Тогда они были простыми молодыми ребятами и приходили ко мне в кабинет, как к себе домой. Для них это было не просто место сбора, а место творчества.

– Как Вы считаете, сегодня в нашем обществе не хватает комсомола?

– Я считаю, что да, не хватает. Не с точки зрения идеологии. А с точки зрения воспитания в человеке чувства коллективизма. Комсомол учил нас общению с людьми, работе с людьми, уважению

к людям. Тебя поставили, тебя люди избрали, но ты нисколько не лучше их, ты такой же, как они, ты должен с ними находить общий язык. Не принимать необдуманных решений. Я помню, как на авиационном заводе секретарь комитета комсомола Ерохин удержал меня от поспешной замены комсорга в одном из цехов. И в итоге он оказался прав. Парень был хорошим, думающим, просто по каким-то позициям он имел свое мнение. Я сам потом подписывал парню рекомендацию в Высшую школу КГБ.

Какие люди вышли из комсомола – Борис Ардалин, Владимир Щербаков, Ольга Гальцова, Михаил Журавлев, Владимир Мокрый. Я многих могу назвать.

– А у Вас есть какие-то раритеты, которые вы с комсомольских времен сохранили?

– Что-то есть. Но многое у меня сгорело. У меня в Красном Яру дом сгорел. Альбомы с фотографиями, документы. Больно вспоминать. Но что-то осталось.

– А для Вас столетие комсомола – это праздник?

– Да, праздник. Это организация, которой я посвятил двадцать с лишним лет – с шестидесятых годов и по 1982-й. Конечно, праздник – вспомнить свою молодость, вспомнить свою работу в этой организации. Это важнейший период истории нашей страны, важнейшая часть моей судьбы. Я не смогу ее вычеркнуть из своей памяти.


Интервью взял Виталий Добрусин
При подготовке материала использованы фото из архива «Самарских судеб».