Жизнь хутора после войны

Мама была небольшого роста, но, как говорится, ладно скроенная, с правильными чертами лица, с небольшим ртом и по-детски чуть припухлыми губами. У неё были длинные тёмно-русые волосы, стянутые в тугой жгут на затылке. Особенно привлекательные у неё были глаза – широко раскрытые, сине-голубые. Цвет глаз у неё менялся от светло-голубых до тёмно-синих в зависимости от настроения или самочувствия.
Характер у мамы был твёрдый, решительный. Она была всегда уравновешенная, с ясным умом, требовательная – прежде всего к себе, но и к окружающим и, конечно же, и к нам. Мама умела ладить с людьми, и к ней часто обращались за советом.
Были у мамы три подруги, с которыми она работала в бригаде. Но задушевной подругой была Варя. Она была, как и мама, небольшого роста, необыкновенно ловкая, как огонь. Волосы у неё были светло-русые, глаза голубые с восточным разрезом. У неё был очень живой, наблюдательный взгляд.
Они всегда были опрятно одеты. Мне особенно запомнилась мама в белой батистовой кофточке, сшитой ещё до войны, и тёмно-синей юбке.
Вторая мамина подруга, Настя, была высокой, стройной женщиной яркой красоты, белокурой, с зелёно-голубыми глазами. Была она первой запевалой в бригаде. Голос у неё был высокий, сильный. Под стать Насте была и её лучшая подруга, Тоня, тоже высокая и стройная, брюнетка с тёмно-карими глазами.
Все четыре женщины, на первый взгляд, как будто разные, но они дополняли друг друга, поэтому, наверно, и дружили.
Жили все по-соседски. У всех, кроме тёти Вари, было по трое детей, а у тёти Вари – один сынок, в котором она души не чаяла. Все четыре подруги были чистокровные казачки. Несмотря на тяжёлую жизнь, они любили петь. Пели всегда – и в горе, и в радости, только песни были разные.

В полеводческой бригаде мама всегда работала в паре с тётей Варей. Расскажу случай, который произошёл с ними. Это случилось ранней весной в посевную пору. На быках и бричке они подвозили семенное зерно из амбаров в поле к сеялкам. Дорога в поле шла через греблю. До полудня греблю переезжали нормально. Но после полудня, когда они уже возвращались домой, гребля оказалась под водой. Прорвало плотину, и вода бурным потоком заливала её и соединяла реку Маныч с озером. Другого переезда не было, надо было обязательно переезжать через греблю. В начале пути быки шли по воде спокойно, но уровень воды поднимался и поднимался. Вот уже вода по брюхо, а запряженные быки плыть не могут. Если их не освободить от ярма, они утонут, а за гибель быков ждёт тюрьма. Вот тогда эти две маленькие, щупленькие женщины вскочили на спины быков и стали распрягать их. А вода всё поднимается, вот уже и спины быков в воде. Женщины спешат вытянуть занозы из ярма, но они не поддаются. А уровень воды с каждой секундой растёт. Из последних сил женщины тянут занозы, и наконец те поддались. Быки распряжены, и они поплыли к суше. Так мама и тётя Варя спасли себя и быков.

Таких экстремальных ситуаций было в их жизни немало.
Край наш славится комарами, так было раньше, так обстоит и сейчас. Но тогда комары были особенные, малярийные. От их укусов мама заболела малярией, а лечилась хинином. Я хорошо помню эти разноцветные круглые таблетки. Ими потом я играла, выкладывала из них разные узоры. Этими таблетками мама подорвала желудок и очень часто болела, но на работу вынуждена была ходить. Дома она оставалась только при высокой температуре.
Это время я хорошо запомнила. Мама таяла прямо на глазах. Она почти ничего не ела, её постоянно рвало. Мы боялись, что мама умрёт. И вот в конце года за невыполненный минимум трудодней её отдают под суд.
Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Следователь при допросе выявил причину её вины и назначил полное обследование. Врачи, обследовав, дали заключение о её болезни желудка. У мамы оказалась нулевая кислотность и предъязвенное состояние желудка. Маму положили в больницу, а суд вынес оправдательный вердикт. В больнице маму подлечили и приписали ей лёгкий труд. Назначили поддерживающее лечение и приписали пить соляную кислоту. Из полеводческой бригады её перевели в огородническую, но дружить со своими подругами она продолжала. Но теперь они встречались только по вечерам да выходным дням.

В годовые праздники, а их в году было очень мало, устраивали себе гуляние. Собирались всегда у нас, так как хата была просторная. На гуляние приходили к ним ещё бригадиры со своими жёнами. И был у них гармонист дядя Митя. Это был необыкновенный человек. Он был инвалид с раннего детства. Я не знаю причину его инвалидности. Он был по пояс широкоплечий, сильный, красивый мужчина. Носил казачий, набок зачёсанный чуб. А вот ноги у него были одна короче другой и очень намного. Поэтому ходил он по-особому, переваливаясь с одной ноги на другую, да ещё эта больная нога была скрючена в колене. Но гармонист он был от бога. У него была не просто гармонь, но к ней каким-то способом прикреплялись всякие приспособления: колокольчики разных размеров, дудочки, цимбалы. У него всё это пело, гудело, отбивало ритм. Даже пила и коса у него были в ходу. Этот мужчина, как говорили о нём хуторяне, был второй Кулибин. Он мог сделать всё, о чём бы его ни попросили.
Дядя Митя был вдовец, воспитывал дочь. Жена у него умерла. Девочка была ещё очень маленькая, потом он женился, привёз жену из другого хутора. Женщина была бездетная и Машеньку полюбила, как свою дочь.
Так вот, дядя Митя был организатором всего веселья. Я наблюдала за всеми женщинами и не узнавала их. Веселье их преображало. Они были такие красивые, задорные, пели казачьи песни, а песни эти были разнообразные по жанру и по характеру исполнения. Под одни они плясали, исполняли их задорно, весело, а другие пели грустно, задумчиво, со слезами на глазах, например, «Летят гуси», «Поехал, поехал казак на чужбину» и пр. Плясовые песни – это «Пчёлочка», «При лужку» и другие. В это время я свою маму не узнавала просто. Редко я видела ей такой оживлённой, весёлой и красивой.

После войны хуторяне жили дружно, одной большой семьёй. Всё хорошее и плохое переживали вместе.
В колхозе работали, можно сказать, бесплатно, а детей кормить надо. В то время судили за каждый унесённый грамм зерна и даже за собранные после уборки колоски в поле. Но матери были вынуждены идти на большой риск. Предварительно договорившись со сторожем тока, они ночью (старались выбрать ночь потемней) ходили на ток за зерном. Шли не по дороге, а в обход, чтобы их никто не встретил.
Расстояние до тока было около четырёх километров, а в обход ещё больше. Продвигались они осторожно, чуть ли не ползком, прислушиваясь к каждому шороху. Особенно боялись встречи с объездчиком или с кем-нибудь на бидарке. На бидарках ездило только начальство, а оно иногда объезжало тока ночью. Мама говорила, что душа с телом расставалась, когда они вдруг услышат конский топот или тарахтение бидарки. Ходили они по полю, держась поближе к лесополосе, чтобы при случае можно было спрятаться в кустах или в высоком бурьяне.
В основном мама ходила «на добычу», как они говорили, с тётей Варей. Им всегда везло, они всегда успевали ускользнуть от опасной встречи. Но не всем так везло. Были случаи, что женщины попадались. Но среди объездчиков тоже были люди. Они в основном отпускали женщин. А вот один из объездчиков, дядька Сашко, был неумолим. С ним встречаться было опасно. Вот был такой случай. Мать пятерых детей, вдова. Дети были все малолетние, самой старшей, Наденьке, шёл тринадцатый год. Женщину звали Мария. Попалась она дядьке Сашку, и он её не пощадил. И за пять килограммов её посадили. Остались дети одни. Старшая, Наденька, взяла на себя всю заботу о младших. Ей помогали всем хутором, кто чем мог. Выжили дети, и мать вернулась из тюрьмы.
Наденьке шёл тогда уже семнадцатый год. Она уехала в город Новочеркасск, там выучилась на швею. Стала работать на швейной фабрике. Работала хорошо, зарабатывала неплохо, приоделась и ещё помогала семье. Вот получила она первый отпуск. Он пришёлся на позднюю осень. Катера уже стали на зимнюю стоянку, и в хутор приехать было непросто. Она решила добираться попутным транспортом. Прислала домой письмо, в котором сообщала дату выезда, но домой она так и не попала. Дома так и не дождались её, заявили в милицию. Но милиция её не нашла.
Нашли Надин труп уже ранней весной. Тракторист пахал в поле и увидел огромную стаю чёрных воронов. Они кружили около одной из скирд соломы, которая стояла у дороги. Когда он подъехал, то увидел жуткую картину. Под скирдой лежала полураздетая молодая девушка, уже обезображенная вороньём. Потом в этом трупе мать узнала Надю.
Долго не могли найти убийцу. А убийца был местный. Кто бы мог подумать! Уважаемый в хуторе человек. Все его знали, и Надя тоже. Он был муж нашей заведующей библиотекой. Звали его Михаил, отец трёх девочек. Жили они по тем временам зажиточно, имел он легковую машину. И оказалось, что занимался он разбоем уже несколько лет. Разбойничал не в своём хуторе, а в округе. Сшил себе из воловьей шкуры костюм чёрта с рогами, хвостом, копытами, глаза осветил фонариками. Вот в таком виде входил ночью в жилища к людям. Входил спокойно, потому что запоры тогда были крючок да щеколда. При виде «чёрта» люди падали в обморок. Он очищал жилище и уходил. Шли о чёрте слухи по всей округе, но поймать его не могли.
Но, как говорится, всегда приходит час возмездия. Вот он и пришёл. Ехал Михаил по трассе на своей машине. Увидел Надю, стоящую на обочине дороги. Остановился и предложил подвезти домой. Она радостно согласилась. По дороге он её убил, раздел, забрал все вещи и снял часы, а они были именные. Ей их подарили за хорошую работу на фабрике. Надпись на часах была внутри крышки, он не заметил её. Когда часы поломались, он их сдал в мастерскую в ремонт. Мастерская была в районном центре. Часовщик открыл крышку часов, стал их рассматривать и обнаружил надпись. Он сразу же вспомнил случай с убийством и заявил в милицию. На этих часах убийца и погорел. Когда его везли к зданию суда, народ стоял по обе стороны дороги до самого въезда во двор здания суда. Его хотели просто разорвать на части. Пришлось милиции защищать его от самосуда. Его посадили, а семья уехала из хутора.

Tags:
• Зинаида Стефановна,
• библиотека,
• давнее,
• история

Белый обмылок луны
Виден сквозь кружево тюли,
Призрачной тайны полны
Сны в сенокосном июле.

Сладок и чуток твой сон
Под голубым одеялом;
Слышишь кувшинок трезвон?
Завтра – Ивана Купала.

Ну же, скорее проснись,
Папортник светится ало!
Ночь – будто хищная рысь,
Время безумства настало.

В гриву шелковых волос
Гребень точёный вонзаю…
Вот и туман меж берёз
Серой змеёю вползает.

Там, где медвежьи следы,
Там, где соцветия рдяны,
В заводи чёрной воды
Дружно резвятся наяды.

Папортник алым цветёт
Тем, кто не спит этой ночью…
Зреет у дальних болот
Ягода красная волчья.

Свежих кувшинок нарву –
Тайных свидетельниц блуда…
В ночь на Купала умру,
Если отвергнута буду!

Милый, целуй горячей,
Губ моих выпей отраву,
Или останься ничей,
Если тебе не по нраву.

Ветром колышется тюль,
Месяц застыл истуканом…
Душно. Седьмое. Июль…
Ночь на Ивана Купалу.

6 июля ушел из жизни один из самых известных и плодовитых кинокомпозиторов мира — Эннио Морриконе скончался в возрасте 91 года в одной из больниц Рима. Он был госпитализирован несколькими днями ранее после падения, в результате которого сломал бедренную кость. Прозванный за вклад в искусство «Маэстро», Морриконе работал над сотнями фильмов, писал музыку для поп-звезд и экспериментальных проектов.

Июль. Жара. Средина лета.
Обнажено всё и раздето.
Светило, распалившись, даром
Всех красит бронзовым загаром.

Под камни спрятались улитки,
МанЯт прохладою напитки.
Забыта скучная работа,
И даже думать неохота.

Соседке, молодой креолке,
Бьёт солнце яркое наколки.
Раскинув солнечный наряд,
Она весёлый ловит взгляд.

Надышавшийся пылью веков,
архивариус Ян Воронков
долго кашлял, менялся в лице
на музейном высоком крыльце.
Эмфизема достала совсем,
с эмфиземою много проблем,
да и возраст уже –( ого-го!),
не поделаешь тут ничего.

Летний вечер. Закат не угас.
Мне десятый припомнился класс:
взрослой жизни почуяв маяк,
загорелась тогда – на истфак!
Соблазняли, манили меня
фолианты вчерашнего дня,
ход событий по ним изучив,
на полжизни засесть бы в архив!

Не досталось истфаку побед,
поступила я, всё-таки, в мед.
По призванью учиться не в лом -
получила врачебный диплом
и полжизни лечила людей
незнакомых, знакомых, друзей.
А причём же тогда Воронков,
надышавшийся пылью веков?

Неожиданный выпал момент:
архивариус - мой пациент,
интересный, смотрю ему в рот,
если кашель беднягу не бьёт.
Он со мной побеседовать рад,
глядя в розово-щедрый закат,
а закат, отсияв нужный срок,
по кошачьи ложится у ног…

К бабушке в деревню
На лошадке еду,
Думаю, приеду
Я как раз к обеду…

Удивилась бабушка:
- Здравствуй, моя крошка!
Вот тебе оладушка,
Ват тебе окрошка.

Съела без остатка
Кашу с пирогом,
И уснула сладко,
Прямо за столом…

Поспала немножко -
Глянула в окошко…

Чудеса, загадка!
Там моя лошадка -
Правда, я не вру! -
Возит по двору:


Петуха и трёх мышат,
Пять пушистеньких цыплят,
И барана, и козу,
И шмеля, и стрекозу,
И несушку, и индюшку,
И неведому зверушку,
Поросёнка, семь утят,
Восемь рыженьких котят,
И ежа, и кошку Дусю,
А ещё – мою бабусю!

Все довольные зверушки -
Вот такие покатушки…

Если дома вы грустите,
К нам кататься приходите!

Я не знаю, как вышло так….
Может, Бог в тот далёкий вечер
Подал мне неприметный знак
Стуком сердца для нашей встречи.

Может, вправду любовь - кольцо,
В расстоянии бесконечном….
В мониторе её лицо
Мне казалось святым и вечным.

Понимал всё, конечно, я,
То, что встреча казалась странной,
И душа проросла моя
В той душе, что была желанной.

Десять лет…. Скоротечность их
Не понять, не познавшим счастья.
День погожий нам на двоих,
И всегда на двоих ненастье.

Всем желаю судьбы такой,
Чтоб кружила душа, как в танце,
Чтобы сердце не жгло тоской!
Всех вам благ. Константин Еланцев.

Солнце светит в окна спальни,
Ты открыл глаза,
Будто лёгкое касанье
Месяца Нисан,

И на цыпочках по дому
В этот ранний час
Бродит ласковая дрёма,
Не тревожа нас.

На щеке – лучей веснушки,
Солнце в волосах,
Дремлет серая кукушка
В стареньких часах…

Просыпайся! Перламутром
Льются небеса,
Это счастье – видеть утром
Мне твои глаза.

Видишь ли, милый, мой день безнадёжно испорчен...
В нём не хватает любви от тебя и безмерно тоски.
Словно лукавой судьбой приговор нам начерчен,
но на судьбу обижаться... Совсем не с руки...

Видишь ли, милый, нам встречу судьба подарила.
Что с тобой сделали с этим подарком... Ты знаешь.
Нет, не напрасно подруга моя говорила,
что ты не любишь меня, а любовью моею играешь...

Знаешь, мой милый,я всё ещё жду... И надеюсь,
что ты однажды поймёшь, что ошибся... Придёшь.
Может не веришь в любовь? Или верить не смеешь???
Ты то ведь знаешь, что ты без любви пропадёшь...

Помнишь, над фильмом с тобою мы ночью смеялись?
Помнишь, любила лежать я на правом плече?
Как же мы сразу с тобою не догадались,
как будет трудно порвать нам однажды вообще...

Видишь ли, милый, вся жизнь безнадёжно испорчена...
Или надежда жива, только в муках хрипит?..
Может разлуку судьба нам с тобой напророчила?
Или обида и боль лишь во мне говорит???

О книге «Марат Валеев — Груша на ночь»
— Марат Валеев за свою творческую жизнь написал и опубликовал несколько сотен разножанровых коротких произведений. Это очерки, рассказы, миниатюры, фельетоны, которые увидели свет более чем в сотне альманахов, журналов, газет. Он автор и соавтор свыше двух десятков сборников прозы и публицистики. В этой книге вниманию читателей предлагаются только юмористические рассказы и миниатюры Марата Валеева. Как правило, они отличаются мягким, добрым юмором, но и в то же время – непримиримостью к человеческим порокам, чиновничьему и вообще любому произволу, помогают воспринимать несовершенство этого мира через призму насмешливого оптимизма и гуманизма. В добрый путь, друзья, за хорошим настроением, которое, надеемся, будет сопровождать вас все время, потраченное на прочтение этой небольшой, но очень увлекательной книги!

Сама книга здесь: https://7books.ru/marat-valeev-grusha-na-noch-978-5-907232-41-9/

Ничего личного,
Ничего серьёзного –
Катится между звёздами
Наша планета Земля,
Размером - всего с горошину!
Может, случайно потеряна,
Может быть, Богом заброшена…

У Бога, вы знаете, много забот
И важные есть дела:
Составить землянам на год
Гороскоп,
И осветить небосвод,
И зиму сменить на лето…
Боже, но как же она мала –
Наша с вами Земля,
Наша с вами планета!

То в солнечном свете,
То в свете Луны
Горошиной катится,
Катится…
И вновь утверждают учёные лбы,
Что мир наш –
Иллюзия, матрица.
И правда,
Вся жизнь так похожа на сон!
Который мгновение длится…
Но как удивителен всё-таки он
И Тот,
Кому сон этот снится.

Как хочется жить –
Не тужить на Земле,
Как хочется жить по-хорошему!
Забыть наши распри,
Забыть про войну…
Катится, катится
Наша «горошина»,
Только куда – не пойму…
Страхи и фобии,
Боль и страдания –
Если б задуматься люди могли!
Мелкие-мелкие наши желания
Разрушили чакры Земли.

И всё-таки наша планета –
Не брошена!
Звёзды рассыпали
Яркое крошево,
Млечной дорогой идёт Иисус…
Видишь,
Он держит в ладони горошину? -
Шар, ускользнувший с божественных бус…
И всё-таки бьётся
Земли моей пульс!

Вот и стихо Галины Червовой в МК в Кузбассе

Канал НТВ закончил показ сериала «Алекс Лютый». Фильм о поимке бывшего полицая-карателя, который зверствовал на Украине в годы Великой отечественной войны. Я просмотрел все 12 серий. Смотрел с интересом. Сериал сделан добротно, но не классически. Второй раз его смотреть не захочется, как, например, советские сериалы «Вечный зов» или «Тени исчезают в полдень». А почему? Я бы, наверное, дал на этот вопрос такой ответ. Зло в сериале наказано неоднозначно. Из-за того, чтобы поставить к стенке одного предателя-убийцу, создатели сценария для интереса к сериалу умертвили, я бы так выразился, десятка полтора прекрасных советских людей. Эту цифру я взял так навскидку, чтобы точно её назвать, нужно пересмотреть сериал ещё раз. Я задумался, а стоило ли оно того? Слава Богу, что в реальности всё произошло по-другому – предателя случайно узнала выжившая жертва! Да, и работа в архивах помогла вывести фашистского прихвостня на чистую воду! В сериале же предатель, заметая следы, убивает и убивает… Закрадывается крамольная мысль, - а, может быть, лучше и не искать было этого гада? По крайней мере, столько людей бы жило! Хороших людей! Ценнее человеческой жизни ничего нет! Я всегда поражался бесчувственности создателей фильмов, когда убьют человека и идут пить пиво! В «Улицах разбитых фонарей», например.

Что ещё? Ну, «по мелочи» кое-что в сериале не совсем понятно. 1)Почему Алекс не дал погибнуть Сухареву на стройке? 2) Зачем Алекс таскал в финале за собой дочку Сухарева, когда одному «раствориться» было легче? 3) Почему офицеры милиции болтают языком, как бабы на базаре?4) Как Алекс сделал такую головокружительную карьеру в журналистике и продвинулся на должность главного редактора? Там, в Военниздате, всю бы родословную его прошерстили до седьмого колена! 5) Почему дочка-филолог Сухарева такая недальновидная и глупая?
Есть и другие вопросы, но оставлю их при себе.
А что Вы можете сказать по поводу этого сериала?

Сегодня, 30 июня 2020 года, открывается Ржевский Мемориал Советскому солдату - память о самом кровопролитном сражении Великой Отечественной войны. Мы с композитором Владимиром Пипекиным создали песню об этой битве.

Почему на подведение итогов уборки зерновых в райцентр послали Лёньку, никто не знал. Может тот, который обычно по совещаниям ездил, заболел или от предыдущего мероприятия ещё не отошёл?

А с другой стороны, почему бы и не Ленька? Как никак - тракторист, передовик соц. соревнования и роста подходящего – почти метр девяносто…
Сам Лёнька вопросов не задавал, он вообще неразговорчивый.

Приехал. Сел в конце зала, поближе к выходу. Слушает. Выступающие попались, как на подбор - говорун на говоруне и каждый старается других превзойти. У Лёньки аж голова загудела. Он давно бы свинтил по-тихому, только после подведения итогов обещали: «выпить-закусить». Ну, для Лёньки лучше выпить, а закусить как придётся. В последнее время аппетит у него не очень…

Наконец говорильня закончилась и всех позвали к столу. Правда и тут некоторые отличились, вместо того чтобы по-быстрому выпить, стали тосты провозглашать, выкрикивать здравицы. Ну, да ладно, всё ж веселее, чем на сухое болтать. Выпили за местное начальство, за районное, областное, за республиканское, за руководство страны и отдельных представителей прогрессивного человечества. Лёнька никого не обидел, за некоторых даже дважды выпил. Ну, а когда спиртное кончилось, присутствующих попросили покинуть помещение: «Езжайте, дорогие труженики села, восвояси!»

Притопал Лёнька на автостанцию, сел, расслабился, закемарил. Очнулся от того, что почувствовал рядом чьё-то присутствие. Скосил глаза: женщина! Вроде ничего такая…и улыбается. «Не чета моей, вечно с кислой рожей, зудящей с утра до вечера», -подумал Лёнька и приобнял женщину. Она не оттолкнула, не смазала кулаком по скуле, не завизжала свиньёй недорезанной. «Может она тоже с совещания?» - подумал Лёнька и чмокнул женщину в щёчку. Она не увернулась, наоборот, прижалась к нему, и поцеловала в губы. Лёнька аж весь встрепенулся, давно у него такого не было, и не то, что с такой симпатичной или с какой другой пострашнее, жена и та давно не баловала. А тут такое счастье привалило!

В голове Лёньки возник дерзкий план: привезти незнакомку в старый свой дом, в котором они уже не жили, но в котором сохранилась кое-какая мебель. «Кровать-то там точно есть!» - подумал он, сильнее прижимаясь к подруге.

Объявили посадку на его рейсовый автобус. Лёнька встал, потянул женщину, мол пошли. Та подчинилась, позволила подсадить её в салон. Плюхнулась на переднее сиденье. Лёнька за ней, обнялись и задремали. Хорошо, что местные друг друга знают, не дали проехать мимо родной деревни, растолкали на нужной остановке.

Когда они вышли, было уже темно. Лёнька привёл подругу в старый дом. Отомкнул дверь… Ему очень хотелось остаться, но жена знала расписание автобуса и наверняка уже поджидает его. Уложив милую в кровать, укрыв, отправился к своей домомучительнице.

Супруга встретила его потоком слов, из которых он понял, что похож сразу на двух домашних животных и поэтому сегодня спит на полу. Аргумент железный, а сила воли в этот момент у Лёньки отсутствовала напрочь, и он решил не спорить, молча улёгся на брошенную в углу дерюжку. Лежал и думал о прекрасной даме, чей поцелуй обещал так много… Жена поворчала немного, но сильно не допекала, знала, что завтра он будет в её полной власти. Вскоре захрапела.

Ближе к рассвету Лёнька тихонько выбрался из избы. Крадучись вдоль плетня, двинулся к старому дому. Женщина ждала. Оба жаждали отложенного наслажденья. Лёнька, скинув порты и рубашку, выдвинулся на позицию, готовый к атаке…
Тяжелый удар и жуткая боль в спине… Он, как учили в армии, быстро перекатился на бок… Увидал свою благоверную, стоящую у кровати с кочергой в руке.
—Ах ты, сукин сын, что удумал, кобелина! Чего молчишь? Думал ничего не узнаю? Спасибо добрым людям, упредупредили… А ты, зараза райцентровская, чего тута растопырилась? А ну вон отсюда, чтоб и духу вашего не было! - жена взмахнула кочергой. Лёнька и его несостоявшееся наслаждение выскочили на улицу в чём мать родила. Бежали рядышком по середине дороги, провожаемые удивлёнными взглядами баб и коров.

Незнакомка уехала на первом же автобусе, Лёнька так и не узнал, как её зовут. За всё время их знакомства он не сказал ей ни слова.

Жена, тоже не разговаривала два дня. Но на третью ночь шлёпнула увесистой, шершавой ладошкой по багровому шраму на спине. Лёнька, крутанувшись, уставился на неё, ожидая дальнейших действий.
—Всё молчишь, кобелина? - прошипела она после продолжительной паузы. —И за что только тебя бабы любят?
И вдруг впилась в его губы страстным поцелуем...

Спина у Лёньки болела долго, но он всё равно был счастлив и аппетит, кстати, вернулся.

Деревенька наша небольшая, из общественных заведений лишь колхозная контора, сельмаг, начальная школа. А рядом, в семи километрах, большая, солидная деревня. В ней и столовая есть и почтовое отделение, и больница, в которой лечилось всё окрестное население.

Население это до сих пор добрым словом вспоминает врача Василия Васильевича Сорокина, который много лет здесь жил и работал. Был Василий Васильевич и терапевтом, и неврологом, и хирургом и роды принимал. Всегда со всеми вежлив, обходителен, даже можно сказать мягок… Говорил медленно, растягивая слова, словно напевая. Носил очки в металлической оправе, галстук и белую шапочку…Своим видом напоминал бывшего владельца усадьбы помещика Левашова. Конечно, помещика уже никто не помнил, но деревенским казалось, что Василий Васильевич очень на него похож. Вот и прозвали доктора - барином, а точнее: Вася -барыня. Разумеется, в глаза не говорили, потому как уважали…

А еще жила в нашей деревне старушка Анна Никитична. Росточку она была махонького и прозвали её Нюковкой. Оно и понятно, на Анну Никитичну она не тянула, на Нюру тоже… Нюра-то поболе будет, а вот Нюковка в самый раз.
Однажды захворала старушка и пошла в больницу подлечиться. А в тот день у Василия Васильевича, как назло, было много посетителей. Время приёма уже закончилось, а народ всё толпился. Наконец через часик поинтересовался Василий Васильевич у очередного посетителя:
—Голубчик, много ли ещё больных в коридоре?
Мужичок по кличке Балаболка, не задумываясь, отвечает.
—Не, доктор, всё, кончился народ. После меня только Нюковка осталась.
Обрадовался Василий Васильевич и, когда мужичка провожал, крикнул в распахнутую дверь:
—Нюковка, заходите!
Тут же на пороге появилась красная от возмущения Анна Никитична.
—Какая я тебе Нюковка? Ишь, обзываться удумал! А сам-то ты кто такой? Вася-барыня ты! Так тебя все называют! Вот!

И, забыв про хворь, выбежала из больницы и помчалась по дороге, лихо перепрыгивая лужи. Доктор подошёл к окну и, глядя ей вслед, понял, что помимо чувства собственного достоинства, старушка обладает отменным здоровьем. Успокоившись на её счет, стал думать о странном прозвище, которым его наградили.

Позвонив в колокольчик, вызвал медсестру, дородную девушку по прозвищу Глашка-пилюля. Скинул ей на руки халат и шапочку, попросил голубушку подать чаю в кабинет и уселся на диван с пилочкой для ногтей, рассуждая вслух: «Допустим, для крестьян фамильярное обращение Вася, вместо Василия- естественно и логично, но откуда взялась эта барыня? Загадка!»

Представь себе, идёшь по земляничной,
И кажется, безвременно оглох:
Трава под ноги стелется чуть слышно,
А у ручья притих чертополох.

Бегут над полем облака - пушинки
И прячутся за ближние холмы...
А земляника покрупней в ложбинках
И краше, чем с подноса хохломы!

Представь: ложишься, запрокинув руки,
И чувствуешь, как брызнула роса!
И слышишь удивительные звуки -
Поёт кузнечик, шелестит оса.

И надкусив послаще землянику,
Забудешь враз дожди и холода...
А рядом будет виться повилика
Цветным узором. Лето. Хохлома!

Тётя Вера, как говорится, «всегда на позитиве» В любой момент готова помочь, поддержать или дать взаймы. Она знает уйму историй, способных рассмешить и поднять настроение…, но прежде, чем попытаться пересказать некоторые из них, я расскажу, как узнал, что моя тётя - супергерой!

Итак. В то памятное лето мы с мамой приехали в деревню к бабушке и как-то раз пошли по ягоды. Ходили по лесу долго-долго. А может и не долго, только устал я очень. Тётя Вера это заприметила и говорит маме и бабушке.
—Вы давайте собирайте, а мы с Сашкой домой пойдём.
—Вдвоём? - испугалась мама.
—Вдвоём! - отвечает тётя.
А бабушка говорит маме.
—Не бойся, с Верой не пропадёт! – и, повернувшись к тётке, в пол голоса добавила. — Смотри, не лезь куда не просят…

Пошли мы. Тётя меня спрашивает.
—Может напрямую махнём? Быстрее получится.
—Угу, – отвечаю. —Давай.
Идём сквозь сосновый бор, где даже днём темно, пробираемся вдоль заросшего ручья через гривочки, по крутому склону поднялись к дороге. Топаем в пыли и вдруг за поворотом упираемся в преграду. Кто-то вкопал столбы, а между ними натянул колючую проволоку и повесил табличку. Я хоть ещё в школу не ходил, но читать уже умел. Прочёл по слогам: «Ос-то-рож-но! Про-ход зак-рыт! Ящур!»

Кто такие ящуры я, конечно, знал. Это такие огромные динозавры. Они миллионы лет назад жили, а потом на них свалился камень-метеорит, и они вымерли, только кости и яйца остались. Но неужели один всё же выжил или он из яйца вылупился? Я стал внимательно оглядывать заброшенную с покосившимися воротами и выбитыми окнами ферму, ржавую водокачку, заросший непролазными кустами двор. Казалось, ящур притаился где-то там и внимательно следит за нами красными глазами…

А тётя Вера наступила ногой на нижнюю проволоку, руками подняла верхнюю.
—Колхозная свиноферма! Пролезай!
Я засомневался, вспомнил испуг мамы, когда мы уходили и предостережение бабушки… А что, если ящур всех свиней съел и сейчас голодный?
—Не бойся, - говорит тётя Вера. —Проскочим!
—Проскочим? Вон он в фильме как быстро бегает…
Тётка перелезла через проволоку и помогла мне. Пошли вдоль фермы. Она говорит.
—Ты потихоньку топай, а я посмотрю, что там этот гад натворил. Не осталось ли чего ценного?
—Не ходи, - взмолился я. —Вдруг он нападёт?
—Кто? Да пусть только попробует? Я ему так наподдам, что мало не покажется!

И она пружинистой походкой супергероини направилась к зданию. Я пятился спиной, неотрывно следя за бесстрашной тёткой. Вот она скрылась внутри. Раздался грохот падающего оцинкованного листа…Сердце моё юркнуло в живот, покрутившись, подпрыгнуло и застряло в горле. Я бросился наутёк. Добежав до ограждения с другой стороны дороги, перелез через проволоку и стал ждать готовый в любой момент сорваться и мчатся что есть силы в деревню за помощью. Таращился на ворота, боясь увидеть окровавленную, облизывающуюся пасть ящура. Но вместо динозавра появилась тётя Вера, отряхивающая платье и ругающая гадёныша, который всё поломал и растащил…

Через месяц ферму снесли. Бабушка сказала, что её ящур доконал. Тётя Вера ответила.
—Знаю я этого ящура! Но ничего, я ему хвост-то прижму… Посмотрим, как он тогда запоёт...
Я был уверен, что динозавры не поют…, но, посмотрев на решительное лицо тётки, понял: у нее точно запоёт!

Когда накануне отъезда, набравшись смелости, я спросил у мамы: «Куда девался ящур? Убежал? Умер? Может косточки где остались?» Она, смеясь, ответила, что наша Вера его так напугала, что он рассыпался на тысячу маленьких ящериц…

Я выдохнул. Ящерки они ведь совсем не страшные, они мне нравятся... Особенно, когда за хвост схватишь…

По мотивам статьи-интервью Александра Никонова «Не от мира сего»: Журнал «Story», 2010г.

Все ваши Пушкины, Толстые – гнус и мразь.
Что ни строка – кощунство, грех и мерзость.
Безбожники, они втоптали в грязь
Святые имена, умножив ересь.

Таких уродств теперь уже не счесть.
Ногою к Богу открывают двери.
Забыто всеми напрочь слово честь
И что для мира значит Символ Веры.

Все катятся в бесовской пляске вниз.
Телесное повсюду увлеченье.
Любовь сменил совместный онанизм,
Аборты стали на пути рожденья.

За эту скверну надо убивать.
Убийство благо, если воля божья.
Скрипит всю ночь под геями кровать,
Молчит, стыдясь, супружеское ложе.

От рождения до погоста
Каждый топчет свою дорогу:
Невозможно встать вровень с Богом,
А вот с Дьяволом очень просто.

Если вдруг даже на мгновенье
Безнадёга скрутила душу,
Просто сердце своё послушай,
И в себя посмотри с сомненьем.

Может, что-то не так отныне,
Может, бьёшься в пустой тревоге,
И душа твоя не в залоге
Чёрной зависти и гордыни.

Иль на людях живёшь отдельно?
Посмотри, это очень просто,
Не покрылся ли ты коростой
Своей чванности беспредельной.

И прислушайся у порога
К этой истине непреложной:
Невозможно быть равным с Богом,
А вот с Дьяволом так несложно….

Ничего особенного не было в том, что Хлыщ взял Ленку с собой.
Если бы у меня была девчонка, я бы поступил точно также. Но особи женского пола обходили меня стороной.
Венька Хлыщёв старше меня всего на несколько месяцев, а кажется – на полтора десятка лет! Ещё в седьмом классе он отказался стричь свои редкие, зрелой пшеницы, волосы. Теперь, по окончании девятого класса, ходил с распущенными патлами, чем-то напоминая ковбоя из дешёвого американского боевика. Это сходство Венька сознательно или бессознательно подчёркивал тем, что носил джинсы и клетчатую рубашку, концы которой завязывал узлом на впалом животе.
Венька чем-то напоминал лисицу – лицо вытянутое, нос длинный. А если улыбнётся – между зубов видна щербинка.
А ещё Венька любит растягивать слова, и начинает свою речь примерно так:
- Слухай сюда, пацаны…
Пацаны Веньку немного побаиваются (возможно, из-за финки, которую он носит в кармане) а девчонки готовы идти с Хлыщём хоть на край света!
Хлыщ смотрит на каждую из них ласково, и в это время в его зелёных глазах пляшут чертенята.

Другое дело – я. Стройная подтянутая фигура, мужественное лицо, волос – как вороново крыло. Характер спокойный, и, как однажды выразилась моя соседка по парте Ирка – «какой-то пресный».
Почему я дружу с Венькой? И сам не знаю. Наверное, потому, что мне симпатизируют его наглость и самоуверенность. А ещё потому, что Венька может закадрить любую девчонку.
- Сынок, не дружи с Веней, - с детства увещевала мама. – Что у вас может быть общего?
Я пожимал плечами и уходил от разговора на эту тему. Мало того! Чем чаще мама это говорила, тем острее было желание сделать всё наперекор.
- Боня, сгоняй за сигаретами… Боня, принеси кваса. – Хлыщ, зная мой покладистый характер, часто перегибал палку.
- Не называй меня «Боней»! Сколько раз тебе говорить. - Я белел от злости. – Тебе надо, ты и иди.
- Да ладно, Богдан, не злись. – Хлыщ сплёвывал сквозь отверстие меж зубами и щурил зелёные бесстыжие глаза.

- Богдан! – Галина Степановна, наш классный руководитель, участливо посмотрела поверх очков. – Хлыщёв медленно, но верно тянет тебя ко дну. Ты же не глупый, порядочный мальчик. Найди себе более благонадёжного друга!
- Извините, Галина Степановна, но это моё личное дело.
Галина Степановна вздохнула, сняла очки, потёрла переносицу и грустно посмотрела добрыми близорукими глазами.
- Ты, надеюсь, собираешься идти в десятый класс?
- Не знаю, наверное.
- Богдан, тут и думать нечего! Пусть Хлыщёв идёт в своё ПТУ, а тебе, с твоими способностями, нужна десятилетка.
- Хорошо, Галина Степановна. Я понял.

Не скрою: девчонки, особенно незнакомые, часто оказывали мне знаки внимания. Но я знал: при ближайшем знакомстве я не оправдаю их надежд! Природная скромность и стеснительность, доходящая до обморочного состояния, перечеркивали и мою привлекательность, и все мои незаурядные способности.
- Чего ты мямлишь, как девочка? – сердился Хлыщ. – С женщинами так нельзя!
- Отстань! Без тебя знаю, - я отмахивался от Веньки, как от надоедливого комара.
- Какой ты у меня красавец, весь в отца! – любила повторять мама при удобном случае. – Жалко, что отец не увидел тебя вот таким, повзрослевшим.
- Ма-а, ну хватит, - я наспех одевался и бежал из дома.

Не скрою, я пытался подражать Хлыщу, но из этого ничего хорошего не выходило. Во мне не хватало искры, и не было даже намёка на тот шарм, на ту мужскую харизму, которая с лихвой была отмерена Хлыщу. Он мог заболтать, обольстить и подчинить своему обаянию практически любую девушку!
Я восхищался Венькой. Я ненавидел Веньку. Иногда я хотел его убить!
Но и жить без Хлыща тоже не мог… Моя привязанность к нему была сродни болезни, и я прекрасно отдавал себе в этом отчёт. Однако прервать с ним всяческие отношения не мог.
Мне прекрасно было известно о том, что в самой дальней беседке, крытой бамбуковыми листьями и стоящей в десяти метрах от кромки моря, Хлыщ перемацал и перещупал практически всех местных девчонок. Иногда, если повезёт, приводил туда и отдыхающих.

Обычно Веньку хватало максимум на две недели. Но что странно, ни одна брошенная им девчонка не рвала на себе волосы, не шла топиться в море или травиться. Каким-то хитрым, непостижимым образом Венька умел расстаться с дамами по-хорошему. Складывалось впечатление, что каждая из девушек благодарна Веньке за первый опыт - опыт в получении мужской ласки и внимания.
Да, Венька знал в этом толк!
- Боня, а хочешь расскажу тебе про Райку? Целуется плохо, но грудь у Раечки – зашибись!
- Да иди ты со своими бабами! – я краснел, как маков цвет.
- А хошь, с Люськой, что из Морского, познакомлю? Прилепилась ко мне, как кошка.
- Отстань!
- Ну, не хочешь, как хочешь.
Венька смотрел на меня и откровенно лыбился. А мне хотелось дать ему в рожу.

Мать у Веньки работала в Центральном кафе официанткой. Тётя Фая, смазливая и вёрткая, как юла, могла легко вскружить голову понравившемуся отдыхающему. Особенно тому, который имел приятную внешность и вдобавок – пухлый кошелёк. Тётя Фая родила Веньку чуть ли не в семнадцать лет, поэтому многие думали, что Венька – её младший брат. Ради сына тётя Фая способна была на многое…
Венька всегда был щедр не только со своими подружками, но и со мной. Он не жалел для нас ни дорогих конфет, ни жвачки, ни пирожных, которые тётя Фая приносила домой. Да, Венька умел быть галантным!
Лёгкий на подъём, он виртуозно мог ввязаться в любую авантюру и с блеском из неё выскочить. Выдумщик Венька – ещё тот!

С Ленкой Хлыщ познакомил меня на днях.
- Знакомьтесь. Это – Лена, это – Боня… Богдан!
Девушка улыбнулась мне, взмахнула ресницами и… я пропал!
В этот жаркий день Лена была одета в белое платье из «марлёвки», сквозь которое отчётливо просвечивали трусики и бюстгалтер. Платье плотно облегало её стройную фигурку, выгодно оттеняя ровный, медового цвета, загар. Изящные, будто вылепленные для ходьбы по подиуму ножки, были обуты в белые, под цвет платья, сандалии. Чуть выгоревшие на солнце длинные каштановые волосы она стянула в «конский хвост» на самой макушке красиво вылепленной головы.
Даже с расстояния вытянутой руки я чувствовал запах, исходящий от её тела. Ленка пахла солнцем, жарой, морем и немножко миндалём. А ещё Ленка пахла желанием - желанием любви, внимания и ласки.

Мне вдруг очень захотелось дотронуться до Ленкиной груди, чётко обрисованной под тонкой тканью. Ленка смотрела на меня, улыбаясь, и её розовые маленькие губки очень походили на едва раскрывшийся бутон розы.
Тёмная волна чего-то неведомого и до сей поры не изведанного поднялась где-то в области живота и накрыла меня с головой. Ноги подкосились… Я мягко опустился на влажный прибрежный песок. Но в последний момент успел заметить, как полыхнули зелёным огнём глаза Хлыща.
- Лена приехала из Саратова, - зачем-то пояснил Венька. – Покажем ей Змеиную Бухту?
Хлыщ опустился рядом со мной на песок.
- Какую бухту? Змеиную!? Ой, нет! Я – пас, - засмеялась Лена, и на порозовевших от солнца щеках проступили едва заметные ямочки. – Я змей с рождения боюсь.
- Не бойся, змеи там водились тыщу лет назад. Зато места там – офигенные!

Венька с вдохновением стал рассказывать о красотах бухты, но я его не слышал. Не отрываясь, смотрел я на Ленкины ноги. Каждый светлый выгоревший волосок, каждая царапина казались мне удивительными и неповторимыми. Я изучал ноги девушки также тщательно, как Колумб в бинокль - берег Америки.
- Эй, Боня, ты с нами?
- Что?
Я спрашиваю, ты пойдёшь с нами в бухту?
- Я? Ну да… Не знаю…

Хлыщ резко поднялся и взглянул на меня свысока.
- Если идёшь, то ждём тебя через час, возле кафе «Прибой». Захвати там чего-нибудь поесть. Я вино возьму.
- А что мне взять с собой? – Ленка перевела испытующий взгляд с Веньки на меня.
- Себя захвати, - плотоядно улыбнулся Хлыщ.
Девушка собралась было уйти, но Хлыщ вдруг схватил её за запястье:
- Ленусь, ты какое вино предпочитаешь, красное или белое?
- Вкусное! – засмеялась девушка, и, тряхнув гривой волос, поспешила в сторону частного сектора, где они с матерью снимали угол.

- Как она тебе? – равнодушно спросил Венька.
- Красивая, - также равнодушно ответил я.
- Ага, красивая. Мы в парке познакомились. Прикинь, старше меня почти на два года.
- Лене восемнадцать лет? – я чуть не поперхнулся.
- Ну да, а что?
- Так, ничего. Ей не дашь восемнадцать.
- Ладно, пошли. Через час – у кафе.
- Я понял.

Про Змеиную Бухту местным жителям хорошо известно, но практически никто из отдыхающих о ней не слышал. И это хорошо! Туристы и так заполонили собой весь город - парки, кафе, пляжи… Цыганский табор меркнет на их фоне, словно солнце – в час затмения.
Мы, местные жители, ненавидели отдыхающих!
Мы, аборигены, завидовали тем, кто мог себе позволить приехать к морю и сорить деньгами направо и налево. Поэтому мы старались доить простодушных туристов любым способом: втюхать сувениры втридорого, забодяжить вино с водой, сдать койкоместо по баснословной цене.
А как иначе? Туристы из Саратова, Москвы или города Засранска заработают ещё, а нам надо как-то выживать чуть ли не год, до следующего сезона. Зарплаты в нашем южном городишке – чуть больше напёрстка.

До Змеиной Бухты, если идти скорым шагом, минут сорок. Я готов был идти и сорок часов кряду, лишь бы рядом шла Ленка.
Покачивая крутыми бёдрами, она дефилировала по узкой тропе впереди меня, давая вдоволь собой налюбоваться. Короткие шорты и майка оставляли для моей фантазии большой простор.
Хлыщ что-то увлечённо рассказывал о флоре и фауне побережья. Ленка слушала внимательно, иногда переспрашивала, заразительно смеялась, встряхивая «конским хвостом». Изредка оборачивалась, и в серых её глазах мне чудилось некоторое замешательство, и даже недоверие.

Змеиную Бухту сложно обнаружить тому, кто ничего о ней не знает. Спуск к морю скрывают колючий кустарник и скалистый берег. Чайки и бакланы не зря облюбовали это дикое, малодоступное для людей, место.
Прозрачная голубая вода плавно подступала к берегу, усыпанному ракушками, галькой и небольшими островками серовато-жёлтого песка.
Сегодня Венька особенно галантен. Оно и понятно! Он вовремя подавал Лене руку, вместе с ней смеялся над шутками во весь свой щербатый рот. Остроты сыпались из него, как из рога изобилия…
Я же чувствовал себя полным идиотом, ввязавшимся в странную аферу.
И только присутствие Лены удерживало меня здесь, как короткий поводок - домашнего пса рядом с хозяином.

- Ой, смотрите, что это? – вскрикнула девушка.
- Где?
- Да вон же, левее!
- А-а-а! Так это медузы. Их выбросило на берег после шторма.
- Они мёртвые? Я не хочу здесь оставаться, - Ленка поёжилась, как от холода.
- Возьми, - я быстро скинул с себя рубашку и набросил на оголённые плечи девушки.
- Боня, ты делаешь стремительные успехи в области обольщения девушек!
- Отвали!
Хлыщ специально, в присутствии Лены, назвал меня «Боней» – он хотел меня уколоть.


Мы сели в тени нависающей скалы, открыли бутылку белого вина.
Лена пила маленькими глотками, не торопясь и смакуя напиток. Лицо её ещё больше порозовело, а глаза… Глаза налились блаженством и негой. В них, как в зеркале, отразилось безоблачное небо, солнце и пара парящих чаек.
- Боже, как же здесь хорошо! – Лена рассмеялась, и в этом смехе послышались томные нотки.
Волны, одна за другой, набегали на берег, переворачивали камешки. Некоторые из них, гладкие и блестящие, вода уносила с собой, в морскую бездну. Бурые и зелёные водоросли, словно волосы русалки, побывавшей на берегу, шевелились у кромки прибоя. Светило, будто устав и истратив львиную долю тепла и света, непреклонно клонилось к закату.
Кажется, ещё не вечер, но уже и не разгар дня. Пограничное состояние…

После вина Венька заметно погрустнел. Он приобнял Ленку за плечи и попытался поцеловать, но она отстранилась, сбросила его руку. Взглянула на меня исподлобья, испытующе. Я отвернулся.
Венька рассмеялся, и смех его показался мне не искренним:
- Пошли купаться!
И, не дожидаясь нашего ответа, побежал к воде.
Мы с Леной остались наедине…

Я старался не смотреть ей в лицо, но кожей чувствовал, как внимательно она меня изучает. И снова, как тогда, несколько часов назад, на меня накатила тёмная волна, опрокинула, словно утлое судёнышко – девятый вал.
- Богдан, а ты почему не идёшь купаться?
- А ты?
- Мне и здесь хорошо. Мне везде хорошо, - тихо ответила Лена.
Я зачерпнул горсть песка и тонкой струйкой стал сыпать ей на ноги. Маленькие розоватые ногти, узкие щиколотки, округлый холмик колена…
Песок осыпался с её ноги, убегал, ускользал… Но я снова и снова набирал его в ладонь.
Лена почему-то не возражала, но я чувствовал, что ей нравится.
Запрокинув голову и смешно вытянув губы, она пригубила початую бутылку, сделала большой глоток.
Тоном, не терпящим возражений, приказала:
- Пей.
Я отхлебнул вина, хотя и не очень хотелось.

Венька, стараясь перекричать прибой, звал нас купаться, махал руками, но мы делали вид, что не слышим. И что Веньки вообще нет в этой бухте. В этом городе. На этой планете.
- Жарко! – Ленка сняла мою рубашку. – Боня, ты целовался когда-нибудь?
Я сглотнул так громко, что, кажется, и шум прибоя не заглушил этот булькающий звук.
- А тебе что за дело? – Я прямо посмотрел ей в глаза.
Ленка провела кончиком языка по нижней губе, рассмеялась отрывисто, призывно. Взгляд её стал шальным, вызывающим.
- Боня, ты такой красивый мальчик, и такой…
- Какой – такой?
Я покраснел от гнева до кончиков волос.
- Ну, вот такой!.. Ты знаешь, а мне нравятся скромные мальчики.
Девушка, словно дразня, взъерошила мне волосы, и это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения.
На меня вдруг накатило какое-то безумие! Я грубо схватил девушку за запястье. Во мне боролись два чувства, два острых желания – ударить её или поцеловать в смеющиеся влажные губы.
Почему-то я не сделал ни того, ни другого. Я просто разжал пальцы…

Море заиграло новыми красками. Медовые, оранжевые и золотистые блики заполыхали на гребнях волн. Вода стала спокойнее, тяжелее. Шум прибоя – тише и монотоннее.
- Я тебе нравлюсь. Я знаю, - сказала Лена.
И тихо добавила:
- Трус.
- Что?
- Мужчина – это тот, кто способен на поступок. Венька способен. Ты – нет.
Со стороны моря, по щиколотку утопая в мокром песке, медленно приближался Хлыщ.
Сделав над собой невероятное усилие, я резко поднялся и грубо сказал:
- Приходи к фонтану, в десять.
Ленка взглянула на меня снизу вверх, и в этот момент она показалась мне такой беззащитной, такой нежной! Как лань, загнанная в ловушку…
Хлыщ неумолимо приближался… Ленка медлила с ответом.
- Придёшь?
- Приду.

- Я смотрю, вы без меня не скучали, - хищно улыбнулся Хлыщ. – Вино осталось?
- Осталось немного красного.
- Боня, подай бутылку.
- Сам возьми, не маленький.
- А-а, даже вот та-а-а-к…
- Хлыщ допил остатки вина и, размахнувшись, разбил бутылку о выступ скалы.
В песок посыпались зелёные осколки.
- Зачем ты так? – с гневом в голосе спросила Лена. – А если кто-то порежется?
- Не боись, Лен! Будет шторм, стекло в море волна утащит. Море следов не оставляет, - грустно сказал Хлыщ.

Всю обратную дорогу мы молчали...
Впереди, в моей рубашке, шагала Лена. Замыкал шествие Хлыщ…
Лена, как и обещала, пришла к фонтану ровно в десять...
Две недели, что мы с ней провели, промчались как один день. Вернее, одно мгновение!
Я научил Ленку жарить мидий на куске железа, выбирать самый вкусный виноград, лущить грецкие орехи. Я рассказал ей о переменчивом характере морской стихии, о Медвежьей Горе и призраках, населяющих Долину Привидений. Я много, о чём ей рассказал…
Лена научила меня многому: целоваться так, чтобы дыхания хватало от одного непрерывного поцелуя до следующего. Она научила меня не мямлить, а чётко отвечать на поставленный вопрос. Если у меня не получалось, она называла меня «Боней», если я был решителен и смел, она называла меня Богданом.
Я научился искусству говорить «нет», когда что-то не хотел делать или с чем-то не соглашался. Я злился и удивлялся одновременно: ну откуда у восемнадцатилетней девушки может быть столько женской мудрости и хитрости? Или женщины с этим рождаются?

Хлыщ утешился быстро.
Мы встретили его в той же самой беседке, на той же самой лавочке , он нежно обнимал очередную наяду.
- Бонечка, ты стал каким-то другим, - однажды сказала мама.
- Мам, я давно не ребёнок. Не называй меня так больше.
- Хорошо, сын. Не буду.
И всё-таки мужчиной я почувствовал себя не тогда, когда обнимал Ленку за податливые бёдра. И не тогда, когда нёс её на руках от кафе до фонтана. И даже не тогда, когда подарил огромный букет чайных роз.
Я почувствовал себя взрослым в тот момент, когда хозяйка, у которой Лена с матерью снимали угол, со словами «а Лена вчера уехала» вручила мне записку.
В записке была всего пара слов: «Богдан, ты – самый лучший»!

Ленку я обязательно найду, честно. Я достану её из-под земли!
Я доберусь до Саратова автостопом, и если надо – пройду весь путь пешком.
Я ещё раз докажу Ленке, что не трус и не мямля. И не Боня!
Это – не юношеский максимализм, не гормональный взрыв, как утверждает наша уважаемая Галина Степановна. Это чувство, которое не позволяет забыть тех, кто сделал нас счастливее. Тех, кто заставил поверить в себя...
И это – мой первый шаг на пути к взрослению.

• ПТУ – профессионально-техническое училище

Ох, погода нынче позабавилась,
Вновь прохладой землю напоив,
У реки ракита закудрявилась,
Свесив ветки тонкие свои.

Скрипом в ставнях, дробью по завалинке
Ветер в тучах вдаль уносит фронт,
И плывут безудержные странники,
К горизонту и за горизонт.

На цепи, не знающий дородности,
Беспородный, чувствуя вину,
Мокрый пёс, наверно, в безысходности,
За калиткой лает в тишину.

Раскудахшись, потянулись курицы
Пёстрой стайкой в вымытые рвы.
Ждали солнца стихнувшие улицы,
Ждали солнца поросли травы….

Слова Галины Червовой, музыка Владимира Конькова Песня о чувствах осеннего возраста

Парад Победы по брусчатке мостовой
Прошёл под знаменем Отчизны 75-тым
И вместе с ним проходим мы с тобой,
Наш сын, наш внук и правнуки солдата.

Мы помним, мы гордимся, верим свято
В тот майский день вернувшихся домой
Встречала Родина уставшего солдата
Чтобы сегодня жили мы стобой…


© 26.06.2020 Эстер
Свидетельство о публикации: izba-2020-2839603

"На конкурс ЗПВМА"
Где ручка? Верно закатилась
Куда-то … Надо бы найти
Её. Бумажка очутилась..
Здесь рядом… Ручкины ж пути
Мне неизвестны. Прямо в руку
Мне ручка катится. Вот так!
Вот так мне утро дарит ручку
Ну что же? Добрый это знак!
Ручка пишет славно! Классно!
Нужно вирш ей написать!
Прикотилось не напрасно
Пёрышко... Что ж. рифмовать!

Принтер не печатал… Толи жара на него так повлияла, толи перетрудился. Всё, что нужно нажато, нажато, а лист не идёт. – Ну, давай… Молчание… - Печатай… Бездействие… - Ну, пожалуйста, принтер! – И он заработал. Распечатал всё, что надо было. Пока не сказали слова волшебного, не распечатывал. Принтер, оказывается, с этикетом знаком. А принтер-то оказывается, воспитатель!
"На конкурс ЗПВМА"