2. Повод перечитать Лермонтова

«Дубовый листок оторвался от ветки родимой» и упал на джип, который вёз нас с морского вокзала Порт Кавказ в станицу Старотитаровскую. Листок прилип к ветровому стеклу. Наш друг Виктор Иванович резко свернул с трассы:
— Мы сделаем небольшой круг!
— Правильно! — одобрила решение его очаровательная супруга Галина Михайловна, поглядывая на черенок прилипшего листа.
Мы переглянулись. О чём это они? Уже минут сорок как мы находимся в краю, где господ и дам величают казаками и казачками, поселения, сквозь которые мы мчимся называются станицами, вместо светофоров на перекрёстках большие деревянные бочки

и старые тачанки, переоборудованные под перевозку вина.

Ещё через полчаса:
— Мы в сердце Тамани! — сказал Виктор Иванович, распахивая сразу все четыре дверцы.
— Тамани, о которой Лермонтов писал, что это самый скверный городишко из всех приморских городов России — переспросил я.
— Он самый! — уверила Галина Михайловна. — В чём вы сейчас убедитесь!

Я с опаской вышел из машины. Моя спутница осторожно следовала за мной. Через сотню шагов мы оказались в СКВЕРЕ. Воздушном, зелёном сквере, уходившем к морю:

— Лермонтовский сквер! — Виктор Иванович зачем-то посмотрел на часы. — Ровно 180 лет назад приезжал сюда опальный поэт в чине прапорщика драгунского полка. Жил он в той белой хате с камышовой крышей за оградой из булыжника.


«Я взошёл в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед довольно роскошный для бедняков…»

А это скамья, на которой денщик-казак проспал момент, когда его хозяина чуть не сбросили в море…

Я выглянул из окна хаты. Увидел рассохшуюся лодку. Не на ней ли «честный контрабандист» Янко отважно справлялся с буйными ночными волнами?


Как мне захотелось остаться в хате до глубокого вечера! Окно осветит месяц, по яркой полосе на полу промелькнёт тень, я тихо выйду из хаты и последую за слепым мальчиком по крутой скалистой тропе…
Но озвучить своё скромное желание я не осмелился.

СамогО господина прапорщика мы нашли на крутом обрыве. Он пристально всматривался в море.



— Пора ехать, — сказал Виктор Иванович. — Мы ещё вернёмся в Тамань.
— Когда? Завтра?
— Сегодня, за ужином!..


Над кубанскими салатами и горячими штрумбами возвышается бутылка с вином Cru Lermont.


Этикетка на ней, как страничка, вырванная из дневника Печорина с упавшей на неё каплей вина или жирной кляксой от небрежно заточенного гусиного пера…
— В нашей старой Фанагории, где останавливался Лермонтов по пути в Тамань, — сообщает Виктор Иванович, наливая солнечный напиток в бокалы, — есть линия по розливу классного вина, названного в честь поэта…
— Кстати, — замечает Галина Михайловна. — Вы, наверно, смотрели в новостях встречу китайского председателя и нашего президента в городе… Сямэне.
Мы закивали.
— Там объявили, что в городе установлен памятник Михаилу Лермонтову. Помните?
Мы опять закивали.
— Говорят, что сразу после встречи краснодарские депутаты предложили поставить в сквере Тамани напротив Лермонтова фигуру Ли Бо — великого китайского поэта-бунтаря. Прослышав об этом, китайцы прислали письмо: «Дайте нам тот участок земли и мы в центре вашего самого паршивого городишки из всех приморских городов России построим цветущий высотный оазис». Таманские казаки сильно разгневались на письмо, но вычислив, что произошла ошибка в переводе Лермонтова на китайский, ответили: «Во-первых, наш город не паршивый, а скверный и это совершенно другое дело, а во-вторых, на кой нам нужен цветущий высотный оазис в центре, когда у нас там есть Лермонтов!»