Голубой подснежник (продолжение 34)

***
Афанасий, удобно устроившись в кресле перед телевизором, смотрел передачу про какую-то психиатрическую клинику. Не дай бог никому сойти с ума, думал он, ведь тогда человек перестает быть самим собой, теряет свою личность. А кем тогда становится человек, который сам себя не осознает? Врач рассказывал о бесконечном многообразии психических заболеваний, которые подстерегают людей буквально на каждом шагу. От таких болезней не застрахован никто. Сойти с ума может каждый. И это не зависит от наследственности. Любой человек может стать пациентом психиатрической клиники, даже если в его роду никто не страдал никакими психическими заболеваниями.[cut=Читать далее......]
Показали человека, которого судили за убийства. Какой-то профессор прокомментировал, что после прохождения судебно-медицинской экспертизы выяснилось, что этот человек болен шизофренией. Затем крупным планом показали этого бедолагу. В глазах его было отчаяние. Он рассказывал, что в любое время мог отключиться, а потом, когда приходил в себя, оказывался в совершенно незнакомом месте и совершенно не помнил, что делал в тот промежуток времени, когда был в отключке. А в это самое время он убивал людей.
Афанасий задумался. А ответственен ли человек перед богом за поступки, которые совершает какая-то другая, темная сторона его личности, которую он даже не осознает? Ведь по сути злодеяния вершит не сам человек, а его болезнь. И этично ли судить человека за поступки, которые он, в общем-то, не совершал? Вопрос возник в сознании Афанасия, но ответа он так и не смог найти. Постепенно его размышления ушли в другую сторону.
Если суть любого человека – это его душа, а душа, судя по всему – это наше сознание, наша личность, то когда человек умирает (то есть умирает его физическое тело), то на тот свет отправляется душа, то есть сознание. Но как же тогда быть с сумасшедшими? Ведь когда человек сходит с ума, он перестает осознавать себя как личность, он вообще превращается непонятно в кого, он теряет свою личность, свое сознание, а соответственно, свою душу. Так что же тогда попадет на тот свет от такого человека? Души у него уже нет. Так что же это получается? Он, значит, и на тот свет попасть не может? Или попадет в том сумасшедшем виде? Но тогда получается, что это попадает не он сам, а то, что с ним сделала его болезнь. Выходит, что его душа, которая развивалась и росла на протяжении всей его предыдущей жизни, просто канет в никуда, а на тот свет пойдет какое-то иное существо, не относящееся к данному человеку, так как изначально он таким не был, а стал таким, только благодаря работе подлой болезни.
Афанасий считал это безумно несправедливым.
А что же тогда было бы справедливым в данном случае? Например, человек сошел с ума. Но когда он умирает, на тот свет отправляется та личность, которой он был до начала болезни. Но тогда получается какая-то нестыковка. Где тогда отсиживалась эта самая личность во время болезни? По такой логике получается, что она где-то должна продолжать существовать. Но это бред. Ведь личность при болезни просто деформируется. Она не заменяется другой.
Хорошо, предположим, думал Афанасий, что в человеке все же становится как бы две личности: одна нормальная, другая больная. Но тогда когда он умирает, и на тот свет должно отправляться две души, а это уже вообще полная ерунда.
Если предположить, что здоровая личность все же где-то отсиживается во время болезни, то получается, что на тот свет отправляется душа, которая остановилась в своем развитии на этапе, когда в тело вселилась болезнь. А это значит, что на тот свет идет недоразвившаяся душа. Представить же душу, продолжающую развиваться где-то отдельно от тела, Афанасий не мог. И получалось, что его размышления зашли в тупик. Афанасий почесал голову и подумал, что философ-то из него, по всей видимости, никудышный. Зря Анютка постоянно расхваливала его философские способности. Он, конечно, любил поразмышлять о жизни и смерти, но в таких сложных вопросах его мысли не хватало полета.
Слава богу, его такая напасть миновала, и он не является пациентом такой клиники. Но… Никто ни от чего не застрахован. Но таким людям Афанасий безумно сочувствовал, потому что они находились в таком непонятном положении. Они и тут, на земле, уже не присутствуют как личности, да и туда, на небо, навряд ли попадут… Личность-то свою потеряли. Врагу такого не пожелаешь. Афанасий вздохнул. Была б его воля, он бы вообще все болезни отменил: и психические, и физические. Пусть бы все были живы-здоровы. И Анютка бы тогда сейчас была с ним.
Анютка всегда говорила Афанасию, что когда человек счастлив, он хочет чтобы и все вокруг были счастливы, хочет со всеми вокруг делиться своим счастьем. Афанасий был с ней согласен, потому что ощущал то же самое. Да и быть несчастливым с Анюткой было, по его разумению, просто невозможно. И тут вдруг Афанасия осенил вопрос, который до этого момента никогда не возникал у него в голове. Раз счастливый человек готов со всеми делиться своим счастьем, готов ли был Афанасий делиться со всеми своей Анюткой? Вопрос внес смятение в душу Афанасия. Он понял, что Анюткой делиться он не был готов ни с кем. Так что же это получается? Он беспросветный эгоист?
Афанасий почувствовал, что в своих философствованиях зашел в такие дебри, пробраться через которые ему не под силу. Вот Анютка бы быстро расставила все по своим местам. Она не философствовала, но взгляд на жизнь у нее был настолько простым и непритязательным, что любой философ позавидовал бы такой простоте. Зачем все усложнять, когда можно жить просто?
Бормотание телевизора усыпляюще действовало на Афанасия. Голова его упала на грудь. Афанасий стоял на канате. Вокруг было темно. Афанасий почувствовал, что под ним пустота, что он находится на очень большой высоте, но насколько он высоко, он понять не мог. Пропасть? Он каким-то шестым чувством понял, что стоит над пропастью, а канат вовсе не канат, а тонкая шелковая нить, но Афанасий почему-то знал, что нить его выдержит. Она тянулась куда-то вдаль, и он не видел ее конца. Тик-так, тик-так, тик-так – откуда доносится это тиканье? Оно было настолько громким, что у Афанасия начали болеть уши, из глаз от напряжения потекли слезы. Тик-так, тик-так, тик-так. Звук доносился откуда-то сзади. Афанасий осторожно оглянулся. Прямо сзади него висели огромные круглые часы и оглушительно тикали. К чему они крепятся, Афанасий не мог понять – темень была непроглядная. Афанасий видел только светящийся циферблат. Тик-так, тик-так, тик-так. А может, они просто парят в воздухе? Тик-так, тик-так, тик-так. Звук сводил его с ума. Афанасий закрыл уши руками и прислушался к себе. Только сейчас Афанасий понял, что он не старик, а мальчик лет примерно двенадцати. Так вот почему он так легко стоит на этой тонкой нити. Сейчас-то уже суставы не те, да и с балансом определенные проблемы – возраст берет свое. Но сейчас он молод и полон энергии. Тик-так, тик-так, тик-так – даже через закрытые ладонями уши звук просачивался в его мозг, обволакивая его сознание как тягучий кисель. Несмотря на то, что Афанасию было немного страшно от того, что он стоит в пустоте над пропастью, он не боялся упасть, он упивался легкостью, которая держала его на нитке, не давая свалиться вниз.
Тик-так, тик-так, тик-так – Афанасий убрал ладони от ушей, и звуки обрушились на него с еще большей силой. Вдруг он увидел, как навстречу ему идет по нитке, на которой стоял и он, Анютка, идет она не легкой летящей походкой, а тяжелой, и нитка под ней прогибается и дрожит. Афанасию приходилось прикладывать все усилия своего тела, чтобы не потерять равновесие. Почему она так странно идет? Афанасий помнил, какая Анютка в молодости была легкая, подвижная, она всегда будто не шла, порхала по воздуху. И тут он заметил, что Анютка не молодая, а старая и некрасивая, такая, какой она стала, когда ее начала побеждать Болезнь. Афанасий смотрел на нее во все глаза не отрываясь. Ему стало по-настоящему… страшно. Он видел перед собой ее лицо как будто увеличенное во сто крат. Каждая морщинка превратилась в глубокий овраг, каждый волосок – в дерево. Анютка остановилась в нескольких метрах от Афанасия. Дальше не пошла. Афанасий дрожал. Анютка молча протянула руку в его сторону. Афанасий увидел, что на ладони у нее лежат два яблока: одно румяное, гладкое, наливное, а другое сморщенное и почерневшее.
— Бери, — сказала Анютка.
Афанасий протянул руку. Странно, но пространство как будто исказилось. На том расстоянии, на котором находилась от него Анютка, он никак не мог взять яблоко, просто протянув руку, нужно было подойти к ней ближе. Но сейчас Афанасий запросто дотянулся до Анюткиной ладони. Он поколебался и взял плохое яблоко.
— Бери другое, — сказала Анютка.
— Нет, хорошее съешь сама, — твердо сказал Афанасий.
— Бери другое, — повторила Анютка.
Афаансий не хотел с ней спорить, но никогда в жизни он бы не съел хорошее яблоко, оставив Анютке плохое. Афанасий поднес почерневшее яблоко ко рту и откусил кусок.
— Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! – кричала Анютка, и с каждым словом ее голос становился все громче и громче.
Тик-так, тик-так, тик-так! – тикали все громче часы. Пространство вокруг стало трескаться как зеркало.
— Анютка! Не уходи! – крикнул Афанасий и проснулся.
Телевизор продолжал работать. На тумбочке тикали часы. Лицо Афанасия было мокрым от слез.


(продолжение следует...)