Лешка

В нашем конструкторском отделе царил матриархат. Главный конструктор сидел отдельно, в своем кабинете, а среди двух десятков умниц и красавиц затесалось пара мужчин. Один из них был примером идеального мужа тех лет, был он спокоен, рассудителен, не пил, короче был, как в анкетах фильма про Штирлица. Все, что зарабатывалось, неслось в дом и тратилось в основном на жену. Одета она была «с иголочки», завешана золотыми побрякушками и некоторые из наших дам ей явно завидовали.
Второй наш мужчина – Лешка был молодым специалистом и сознательным комсомольцем, исправно платил все комсомольские взносы, участвовал во всех комсомольских мероприятиях, кроме художественной самодеятельности.
Было у Лешки одно замечательное качество, он мог так замаскироваться между чертежной доской и своим столом, что мы, теряя его из вида, начинали свои бесконечные бабские разговоры о детях, мужьях и проблемах. Знали мы друг о друге практически все – чем заняты дети и наши родители, как учатся, какие планы на лето, но при этом никогда в отделе не трясли грязное белье, не было ни одной сплетни. Нет, мы не были идеальными, но мы были интересны друг другу. Сколько курьезных случаев мы рассказали, сколько семейных больших праздников (юбилеев, получение квартир) провели вместе. И Лешка был на них не лишним. Но иногда, когда мы были уверены, что мужики ушли в цеха по делам, наши разговоры уходили в интимную сторону. Мы могли поговорить о женских болячках, поделиться чем-то сокровенным. И тут, в самый неподходящий момент, Лешка выходил из-за чертежной доски и давал совет, который никто у него не спрашивал. Мы готовы были иногда побить его, но надо отдать должное – советы иногда были дельными, а иногда он просто шутил.
Была у Лешки беда – пристрастие к алкоголю. Прогуливал он редко, но метко, и о его художествах узнавали из первых рук – то есть из уст его жены, которая звонила нашему главному конструктору, или в профком, партком, комитет комсомола. И мы начинали всем отделом прорабатывать Лешку. Он краснел, обещал подумать над своим поведением, но, через какое-то время все повторялось.
Женился Лешка рано, и ко времени, о котором идет речь, у него было две дочурки, которых он любил и баловал. Они заводили дома кошек, собак, птичек и он все это безропотно терпел, хотя убирать за живностью, видимо, приходилось часто ему. Он случайно проговорился об этом. Вернее, он впервые рассказал, что его девчонки притащили домой собачонку, и он дважды вляпался в отходы ее жизнедеятельности. Рассказывал он это с юмором, и мы даже хихикнули в его поддержку, но честно говоря, в душе мы все посочувствовали нашему Лешке. И тогда, наша мудрая зам главного конструктора, выдала, как только Лешка отправился в цех: «С такой хозяйкой поневоле к бутылке потянешься», мы были полностью с ней согласны. Видимо она знала еще что-то о его семье, но подобные вещи мы не обсуждали, а ей в силу должности приходилось «прорабатывать» Лешку еще и один на один. Специалист он был хороший, а в то время все искренне считали, что коллектив может исправить любого тунеядца, а тут человек изредка позволял себе лишнего.
А потом кончился комсомольский Лешкин возраст, и пришла перестройка. В отделе начались сокращения, но Лешка ушел сам, нужно было кормить семью, а зарплату на заводе не давали месяцами.
Из всех общественно-политических организаций на всех предприятиях остались одни профсоюзы, воспитательные функции никто на них не возлагал. Справедливости ради надо сказать, что все наши проработки иногда ничего не стоили, хотя переживали мы друг за друга искренне…
Встретила Лешку я случайно, на улице, уже сама не работая в отделе, спросила как у него дела. Рассказал, что болел, потом покушал продукта «Гербалайфа» и выздоровел. Он свято верил в чудесные свойства этой продукции, продавал ее, и стал мне давать советы. Я его выслушала и спросила только, хватает ли, зарабатываемых им денег, на жизнь. В ответ услышала его твердое: «Да». Сказал, что выпивка осталась в прошлом. Кто-то из знакомых рассказал, что активная беготня с продукцией фирмы позволила Лешке купить квартиру где-то в России, и он увез семью туда.
Больше о нем мы ничего не слышали.