Шурка
Карцев позвонил мне рано утром и предложил встретиться где-нибудь в районе Сокольников.
Странно так было слышать его голос почти через десять лет и я даже представить себе не мог, как он теперь выглядит.
Даже фотографии его у меня не осталось — да и не до съёмок было в в те года.
Я не подумал о том, как он узнал мой новый телефон — хотя, в его ведомстве это не было большой проблемой.
Впрочем, его широченная спина и отполированная лысина, мне сразу бросились в глаза и он, словно почувствовав моё приближение, резко развернулся по- военному на каблуках.
Это было так неожиданно и внезапно, что я застыл на месте, а Сашка облапил меня своими ручищами, и тут меня прорвало. Словно, оборвалась внутри меня туго натянутая струна — слёзы потекли у меня из глаз, и Карцев, похоже, еле сдерживался.
А прохожие недоумённо смотрели на двух обнявшихся восьмидесятилетних стариков..
Сашка достал из кармана вчетверо, сложенный лист бумаги и пока я разворачивал его. внимательно смотрел на моё лицо.
Я долго вчитывался в текст с грифом Федеральной Службы безопасности, ничего не понимая, пока до меня не дошёл смысл отпечатанного.
— Это что, тот самый Успенский? А я давным — давно его уже в покойники записал — только что свечку за упокой не ставил в церкви...
— Ты немного поторопился, Шурка — усмехнулся Карцев — он перебрал все должности во всех лагерях, и получил персональную пенсию...
Я зажмурился от яркого июльского солнца, и передо мной каруселью пронеслась вся моя двадцатилетняя биография, но как бы со стороны — словно я смотрел чёрно — белое кино...
Пароход "Глеб Бокий" выплюнул меня из трюма на Соловки полуживым телом.
Потом были три дня лазарета для дистрофиков, где меня и нашёл случайно Сашка Карцев, с которым мы учились в одной гимназии, ходили в театральный кружок Фридриха, а потом пути наши разметались в разные стороны, и так странно сошлись на этом святом месте.
Сашка помог мне отвертеться от общих работ на торфоразработках, устроил осветителем в театр и там я немного откормился на творческих харчах, но вот только удача моя и счастье длились недолго.
Осенью начались аресты и многих по темноте выдёргивали из коек, свозили на Секирную гору, а в ту ночь Сашка стоял в карауле и поспел лишь к утру.
Дмитрий Успенский состоял на Соловках – начальником воспитательно — культурной части, но вот для такой должности у него была весьма дурная репутация.
Луна спряталась за облаками в тот самый момент, когда раздался первый залп выстрелов и в это время появился пьяный в дугу Успенский с револьвером в руке.
Обводя наш строй взглядом, он неожиданно задержался на мне, ткнул стволом в плечо и показал на стоявшую возле лестницы, сосну, а следом за мной толкнули ещё пятерых.
Я не вспоминал в тот момент своё прошлое.
«Этот в середине мой» — стучала у меня в висках фраза, брошенная в мою сторону Успенским.
Я видел, как рука его долго искала мой силуэт, и винтовочные выстрелы слились в одно целое с револьверным.
И рухнул куда-то в чёрную бездну.
Вниз с откоса.
Сашка был назначен в похоронную команду, за золотой рубль выкупил меня у бригадира, дабы, похоронить отдельно.
Пьяная пуля Успенского черканула меня по голове и падая с откоса, я переломал себе почти все рёбра.
Лечил меня местный шаман и за небольшую мзду от Сашки, перевёз на один из безлюдных островов.
Имя Сашка мне оставил моё, а вот фамилию пришлось сменить на самую простецкую – так я стал Шуркой Федосовым….
Когда все разошлись с могилы, Сашка потянул меня за рукав и произнёс с иронией:
«Ну, что, Шурка, пойдём, простимся с твоим лучшим другом. Выпьем за его заблудшую душу» — и вытащил из кармана никелированную фляжку…
Странно так было слышать его голос почти через десять лет и я даже представить себе не мог, как он теперь выглядит.
Даже фотографии его у меня не осталось — да и не до съёмок было в в те года.
Я не подумал о том, как он узнал мой новый телефон — хотя, в его ведомстве это не было большой проблемой.
Впрочем, его широченная спина и отполированная лысина, мне сразу бросились в глаза и он, словно почувствовав моё приближение, резко развернулся по- военному на каблуках.
Это было так неожиданно и внезапно, что я застыл на месте, а Сашка облапил меня своими ручищами, и тут меня прорвало. Словно, оборвалась внутри меня туго натянутая струна — слёзы потекли у меня из глаз, и Карцев, похоже, еле сдерживался.
А прохожие недоумённо смотрели на двух обнявшихся восьмидесятилетних стариков..
Сашка достал из кармана вчетверо, сложенный лист бумаги и пока я разворачивал его. внимательно смотрел на моё лицо.
Я долго вчитывался в текст с грифом Федеральной Службы безопасности, ничего не понимая, пока до меня не дошёл смысл отпечатанного.
— Это что, тот самый Успенский? А я давным — давно его уже в покойники записал — только что свечку за упокой не ставил в церкви...
— Ты немного поторопился, Шурка — усмехнулся Карцев — он перебрал все должности во всех лагерях, и получил персональную пенсию...
Я зажмурился от яркого июльского солнца, и передо мной каруселью пронеслась вся моя двадцатилетняя биография, но как бы со стороны — словно я смотрел чёрно — белое кино...
Пароход "Глеб Бокий" выплюнул меня из трюма на Соловки полуживым телом.
Потом были три дня лазарета для дистрофиков, где меня и нашёл случайно Сашка Карцев, с которым мы учились в одной гимназии, ходили в театральный кружок Фридриха, а потом пути наши разметались в разные стороны, и так странно сошлись на этом святом месте.
Сашка помог мне отвертеться от общих работ на торфоразработках, устроил осветителем в театр и там я немного откормился на творческих харчах, но вот только удача моя и счастье длились недолго.
Осенью начались аресты и многих по темноте выдёргивали из коек, свозили на Секирную гору, а в ту ночь Сашка стоял в карауле и поспел лишь к утру.
Дмитрий Успенский состоял на Соловках – начальником воспитательно — культурной части, но вот для такой должности у него была весьма дурная репутация.
Луна спряталась за облаками в тот самый момент, когда раздался первый залп выстрелов и в это время появился пьяный в дугу Успенский с револьвером в руке.
Обводя наш строй взглядом, он неожиданно задержался на мне, ткнул стволом в плечо и показал на стоявшую возле лестницы, сосну, а следом за мной толкнули ещё пятерых.
Я не вспоминал в тот момент своё прошлое.
«Этот в середине мой» — стучала у меня в висках фраза, брошенная в мою сторону Успенским.
Я видел, как рука его долго искала мой силуэт, и винтовочные выстрелы слились в одно целое с револьверным.
И рухнул куда-то в чёрную бездну.
Вниз с откоса.
Сашка был назначен в похоронную команду, за золотой рубль выкупил меня у бригадира, дабы, похоронить отдельно.
Пьяная пуля Успенского черканула меня по голове и падая с откоса, я переломал себе почти все рёбра.
Лечил меня местный шаман и за небольшую мзду от Сашки, перевёз на один из безлюдных островов.
Имя Сашка мне оставил моё, а вот фамилию пришлось сменить на самую простецкую – так я стал Шуркой Федосовым….
Когда все разошлись с могилы, Сашка потянул меня за рукав и произнёс с иронией:
«Ну, что, Шурка, пойдём, простимся с твоим лучшим другом. Выпьем за его заблудшую душу» — и вытащил из кармана никелированную фляжку…